Называй меня Мэри - Андрей Кокотюха

— Ты осталась.

— Как видишь.

— И сейчас прячешься от кого-то. Или придумала?

— Не имеет значения.

— Имеет.

— Тогда считай, что я так цепляю мужиков. Первых попавшихся. Потому что ночевать негде.

— А это правда?

— Тоже не имеет значения. Я ведь здесь.

Глаза — утонуть можно.

Она допила залпом.

Кобзарь тоже.

Правда, не имеет значения. Он сам хотел, чтобы Мэри поехала к нему. Не только потому, что он давно не был с женщиной.

Надоело разговаривать с телевизором.

Она перестала дрожать, но осталась сверху.

Тело подавало сигналы, понятные только любовникам, которые только что выпили друг друга до дна. Мэри вот так, молча, просила Кобзаря остаться, не выходить из нее. Хотя он уже исчерпался, освободился сам, а тем временем мозг жил собственной жизнью. Олег до сих пор не верил: все это сегодня случилось с ним, сорокалетним, усталым и, чего там, не самым желанным отшельником в киевской чаще. Привычка крутить в голове все, что попадается, загоняться, путать себя разными версиями одного события мешала, как никогда. Мэри подарила забвение и ощущение полной свободы только на каких-то полчаса — с момента, когда Кобзарь потянулся к ней, а она сделала вид, что сопротивляется.

Оба понимали и принимали эту игру.

— Что? — спросила она тихо, касаясь губами уха.

— Хорошо. — Другого слова не нашел.

— Знаю. Побудь так еще.

Мэри прижалась сильнее, будто стараясь срастись с ним намертво, навсегда. Олег провел рукой по ее телу, по направлению к животу, задержавшись на шраме, который ощутил раньше, когда раздевал, но рассмотреть не имел возможности — она попросила выключить свет. Потом стало не до того, но сейчас палец уже водил сверху вниз.

— Не нужно. — В ее голосе смешались недовольство и раздражение.

— Я видел много шрамов.

— Очень интересно.

— У тебя свежий. Относительно. Кожица здесь, на зашитом месте, еще тонкая.

— Отстань. — Мэри убрала его руку, но осталась лежать сверху.

— Тебя резали. Не так давно. Не вчера, ясно. Даже не месяц назад. Раньше.

— Ну и что?

— Ты чего-то боишься. То есть кого-то. И тут шрам внизу живота. Или ты играла с самого начала и такой сказкой действительно цепляешь незнакомых мужчин, или для страхов есть причины. Говори, если уж мы тут.

— Старший, а глупее. — Мэри вздохнула, медленно сползла, но не отстранилась, теперь прижалась уже под боком, положила руку ему на грудь, провела легонько. — Кесарево сечение. Знаешь, с чем такое едят?

Кобзарь подвинулся, чтобы было удобнее повернуть голову. Окно не занавесил. На небе стояла полная луна. Даже при таком слабеньком свете он увидел, как снова напряглись мышцы на ее лице, а большие глаза блеснули на секунду опасным огоньком и моргнули.

— Так. — Олег оперся на локоть, глядя на Мэри сверху. — Ты родила.

— Это преступление? — Она отодвинулась к стене, глаза ее вновь блеснули.

— Нет конечно. У Пасечника… — он не понимал, почему его вдруг прорвало и понесло, поспешно зажевал, — ну… то есть… У одного моего старого приятеля… Тебе оно не надо…

— Ой, говори, раз начал.

— У моего приятеля нет детей и не может быть. Хотя он в браке двадцать лет. С женой проблемы, и не только эти. Короче говоря, родить не преступление, а счастье.

— Тебе откуда знать? Не похоже, чтобы ты был отцом.

— Такие люди, как я, тоже бывают, — признался Олег не столько Мэри, сколько себе. — Не все готовы к родительству. Я никогда не думал об этом. Может, если бы решился… — Его опять вело не туда. — Но я о тебе сейчас. Ребенок жив? Извини, если что.

— Жива и здорова. — Теперь Кобзарь услышал вызов.

— Рад. Следующий вопрос: он же маленький еще совсем. Где ребенок и с кем?

— Ты не из социальной службы, случайно? — Мэри отодвинулась еще дальше.

— Слушай, я хочу разобраться. Все складывается не очень хорошо. Молодая мама маленького ребенка не имеет крыши над головой, слоняется черт знает где. Явно чего-то боится. Правда, имеешь что сказать — говори. Не смотри на эту хату. У меня есть неплохие контакты. Помогут, если надо.

— Не надо, — отрубила Мэри сухо. — Сама как-то выгребу.

— Пока не выгребаешь.

— Хочешь, чтобы встала и ушла?

— Мы пойдем вместе. Поедем. Я отвезу тебя к ребенку, где бы он ни был. И попробую решить проблему, какой бы она ни была.

— Свои решай, ага?

Мэри не встала, но обиженно отвернулась к стене, потянув на себя жесткое, ничем не покрытое солдатское одеяло.

Кобзарь лег на спину, положил руку девушке на плечо. Она резким движением сбросила ее, потом, когда попробовал еще, — снова. Олег облизнул пересохшие губы. Хотелось пить, но воды из кухни он так и не принес, а встать ленился. Он взглянул на блинчик луны за окном, потом — на потолок.

Следовательно, девушке есть о чем молчать.

Ничего удивительного, он ведь изначально заподозрил неладное.

Не хочет делиться с первым встречным. Хорошо, он прекрасно все понимает. У него точно так же есть что скрывать, хотя его история известна. Да, прошло два года, перебилось другим, чуть ли не каждый день новости подбрасывают поводы для ненависти вместе с очередными объектами. Но все равно оно напоминает о себе. Иногда хочется поговорить обо всем, даже лучше с кем-то случайным. Вместо этого он старательно заворачивает по дороге домой в ночной маркет, чтобы раз за разом заглушить досадные воспоминания.

Потому что они возвращаются.

Хотя Олег Кобзарь не сделал тогда ничего криминального.

Застрелить Свистуна во время драки, пусть он триста раз подонок — преступление намного более серьезное.

А тут…

Это случилось поздней осенью, два года назад.

Тогда российская и украинская армии остановились после первого заключенного перемирия, пусть и очень неустойчивого и неопределенного. Россияне праздновали победу, даже дразнились в соцсетях. Украинские солдаты жаждали кровавой мести за бойню под Иловайском, но в Минске им почему-то запретили стрелять в ответ. Накрыло ощущение: их кинули, оставили на произвол судьбы, сделали разменной картой в неизвестных, недостижимых, непонятных в окопах политических играх и договорняках. Кобзарь тогда чуть ли не впервые почувствовал себя заложником чужих интересов, никому не нужным, разве что начнут торговаться и делать военных крайними, как бы ни развивалась ситуация дальше. Пока высокие стороны советовались в белорусской столице за круглым столом, ходили слухи: вот-вот добровольцев и бойцов регулярной армии заставят отступить, отодвинуться туда, откуда летом начали уверенное наступление. Придется отдать назад Мариуполь, Славянск, другие города и села, закрепить линию размежевания по границам Донецкой области и Луганщины — еще и извиниться за помятых сепаров.