Мир из прорех. Другой город - Яна Летт

– Держитесь крепче, – любезно посоветовал страж с длинной черной бородой, который сидел рядом с капитаном, – если выпадете на ходу, все кости переломаете.

Он говорил грубо, но смотрел на них без подозрительности или злобы, и Артем неуверенно улыбнулся:

– Спасибо.

Кая промолчала, но крепко вцепилась в один из ремней правой рукой, а в пояс Артема – левой.

– Едем назад! На Красный город! – взревел бритый и надавил на клаксон рядом с водительским местом. Протяжный звук, похожий на крик дикой утки, заставил Артема вздрогнуть. Жизнь в Зеленом и время, проведенное в лесу, приучили его к тому, что шуметь – всегда опасно. Кажется, в Красном городе считали иначе.

А в следующий миг Артем забыл, о чем думал, потому что машина с визгом развернулась и понеслась в сторону Красного города. Две другие последовали за ней.

Артем ездил на лошадях и в повозках, плавал на лодках и плотах. Фургоны, которые довезли их до Мертвого кольца, двигались быстро… Но той скорости, с которой они ехали сейчас, он раньше даже представить себе не мог. Казалось, они летели, и Артем с трудом удержался от того, чтобы не вцепиться во что-нибудь перебинтованной рукой. С каждым новым поворотом все внутри у него ухало вниз от ужаса и восторга, и он увидел, что костяшки стиснутых Каиных кулаков побелели.

Мертвое кольцо за бортом машины казалось теперь размытым, как на картинке, на которую случайно капнули водой или краской… И все же Артем успевал различать все новые и новые дома, сложенные из салатовых и светло-оранжевых плит, красных кирпичей, серых массивных панелей. Дома были высокими, очень высокими – Артем пытался смотреть на них неотрывно, но вскоре отвел взгляд. С непривычки голова кружилась. Кое-где темнели черные остовы деревьев, и везде вдоль обочины были сложены горы железа. Он и предположить не мог, сколько людей и труда потребовалось, чтобы расчистить это пространство, сделать дорогу пригодной для езды… Когда-то в этих домах, таращившихся на проезжающих слепыми окнами-глазницами, жили люди… Работали, любили, ненавидели друг друга и считали, что живут в абсолютной безопасности мира, про который поняли все, что можно было понять.

Артем пытался засечь время, чтобы рассчитать, как долго они едут вглубь Мертвого кольца, но каждый раз сбивался, отвлекаясь то на развалины головокружительно высоких мостов, похожих на лесных псов на ходулях, то на целые дворцы из синего стекла, напоминающие ледяные крепости из детских сказок… И в конце концов перестал считать.

Клаксон впереди загудел снова, машина взяла круто вправо, вписываясь в поворот, и Артему показалось, что он слышит громкое биение собственного сердца. Он подумал, что, даже если сейчас их размажет вместе с безумными стражами и их «Беспечным ездоком» или если окажется, что их с Каей везут прямиком в ловушку… как бы там ни было, все, что случилось, не напрасно – иначе он никогда в жизни не узнал бы, что такое возможно – здесь. Сейчас. Не в книге. Не на старой картине.

Теперь он видел стены города – действительно красные, сложенные из огромных плит, украшенных геометрией выпуклых квадратов. Над стенами виднелись крыши домов – плоские и островерхие, купола и башни… Кое-где из-под красной краски просвечивала грязно-серая, но стены все равно рдели, как огонь, и Артему показалось, что весь город мерцает, манит, как огромный драгоценный камень…

– Кая, смотри, – прошептал он, чувствуя, что счастливо улыбается во весь рот и ничего не может с собой поделать.

Над вершинами города, над багровыми стенами плыли в начинающем темнеть к вечеру небе десятки огромных, медлительных, величественных дирижаблей.

Ган

Гондола «Герберт У.» оказалась гораздо больше, чем когда он смотрел на нее издалека, с вышки Аганского княжества. Вытянутой формы, как настоящая лодка, она была двухэтажной и ровно посередине опоясывалась внешней палубой. На втором этаже находилась паровая машина – сердце дирижабля. Там же – капитанский мостик, каюты экипажа и кают-компания, где собирались за едой или разговором. На первом этаже был камбуз, из которого пахло жареной картошкой, несколько запертых помещений – Ган подозревал, что там были запасы пищи и оружие, – и десяток крохотных кают. В этих каютах только и помещалось, что пара коек одна над другой. Из уважения к положению Гана ему выделили отдельную каюту – во всяком случае, пока на дирижабле было вдоволь места. Тошу и Сашу разместили по соседству.

Они вылетели на следующий день после встречи с капитаном Стерх. Тросы, удерживающие «Герберта У.» над верхушками елей, развязали, и дирижабль медленно, покачиваясь в потоках ветра, поднялся вверх. Паровая машина до поры до времени хранила молчание: сейчас, как объяснила Стерх, не было необходимости тратить энергию – ее использовали, только когда требовалось повернуть или ускориться. В остальное время свое дело делал ветер.

Жители Агано, несмотря на приказ Гана заниматься своими делами, высыпали на вышки, стены, крыши собственных домов. В странном безмолвии, возможно, впервые единогласно ослушавшись приказа своего князя, они провожали взглядом дирижабль, который уносил его с собой.

Ган вышел на палубу гондолы, только когда они поднялись достаточно высоко и он больше не мог различить выражения их лиц, даже если бы захотел.

Его княжество отсюда, с высоты птичьего полета, казалось крошечным. Дома были словно игрушечные, как будто ребенок разбросал разноцветные кубики в желтом песке. Деревья выглядели как пятна разбрызганной вокруг краски – темно-зеленые, светло-зеленые и редкие рыжие.

Долго любоваться видами ему не пришлось. На горизонте появились черные точки, которые стремительно приближались к воздушному судну. Несколько мгновений – и он смог различить семь гарпий, летящих клином навстречу дирижаблю. Ган не знал, движет ли ими любопытство, планируют ли они атаку или просто летят к полному людей воздушному судну, как бабочки к огню, но положил руку на рукоять ножа у пояса. Не лучшее оружие для того, чтобы сражаться с крылатыми противниками, но сойдет и оно – лук он оставил в каюте.

Гарпии были уже совсем близко. С широким размахом черных крыльев, длинными смертоносными когтями, жестким, блестящим оперением они казались королевами неба… Возмущенными тем, что кто-то нагло вторгся в их владения.

Прежде лица гарпий всегда были для него одинаковыми – пока Кая не дала ему посмотреть наброски из своего альбома. Лицо гарпии, которая летела впереди всех, было самым хищным, самым красивым из всех. Неестественно белая кожа, оттененная чернотой перьев, алые, как будто уже выпачканные кровью губы, острые зубы. Черные блестящие глаза, кажется, совсем лишенные белков, не моргая, смотрели прямо на него. Это лицо было похоже на человеческое до жути… И все же, увидев его, пусть и отдельно от хищного птичьего тела, Ган никогда не перепутал бы его с человеческим. Слишком широко поставленные глаза, слишком острые скулы – очень многое отличало его от женского. К тому же в глазах человека отражаются чувства – а глаза гарпий не выражали ничего, кроме голода.