Десерт из каштанов - Елена Вернер

И главврач отсоединилась.

Арсений послушал гудки в трубке и осторожно положил ее на рычаг. Потом заторможенно поднялся, запер кабинет и пересек отделение, уже угомонившееся к вечеру. Медсестры на посту встрепенулись, готовые к поручениям, но он только отрицательно покачал головой, едва заметно помедлил и оказался в первом боксе.

Какими разными все-таки бывают люди. Словно дышат не одним воздухом. Ведь что такое воздух? Всего лишь смесь газов, и дышать человек способен смесью многих из них, лишь бы кислорода содержалось двадцать процентов. Наш обычный земной воздух – семьдесят восемь процентов азота, двадцать кислорода, да еще два – разные примеси. Казалось бы, все мы одинаковы: руки-ноги, сердце-почки – ан нет. Кто-то мыслит и живет, будто только что надышался кислородом с гелием: инфантильно, бестолково, даже если при этом говорит серьезным, а не мультяшным от гелия голосом. Кто-то спит на ходу, и вязкие мысли едва переваливаются в его мозгу, будто одурманенные ксеноновой смесью, поступки отличаются нерешительностью, и все укрыто толстым ватным одеялом равнодушия и отупения. Кто-то неоправданно оптимистичен и задорен, и веселящий газ в его легких заставляет поступать опрометчиво, громко хохотать и не думать про завтрашний день. Красноречивые звонкие щеглы. Но правда в том, что и ксенон, и закись азота – анестетики, а после все равно возникнет разочарование и упадническое настроение.

Он задумчиво остановился между двумя кроватями, переводя взгляд с одной на другую. Слева Баев. Справа Джейн. Странная пара, если подумать. Одну никто не ищет, от второго хотят избавиться. Ненужные люди? Может быть, Арсений чего-то не знает, не видит всей картины целиком? Но это так не по-человечески: отказываться от своих. В любом случае эта пара – под его охраной.

Гаранин придвинул к правой кровати стул и сел. Согнулся, опершись локтями о колени, и поставил подбородок на сцепленные в замок руки. Его губы поджались. Казалось, прошло не меньше десятка минут, пока он пристально оглядывал свою неизвестную. За это время он успел запомнить каждую мелочь, вплоть до обмахрившегося кусочка бинта возле ее уха. Зрение обострилось до рези в глазах, будто внутри черепа поднялось давление.

– Вас наверняка никто не представил друг другу, – проговорил он негромко, неожиданно для самого себя. И слова вдруг потекли, будто давно уже напрашивались, набирались, как вода на краю большого листа, капля за каплей, и теперь внезапно сорвались вниз. – У нас не принято знакомить людей, лежащих в глубокой коме, да еще когда имя одного из этих двоих неизвестно. Но вы хотя бы должны знать, что здесь, в палате, вас лежит двое. Вас двое, на расстоянии протянутых рук. Это лучше, чем лежать поодиночке. А данные с ваших мониторов сообщаются на пост медсестры реанимации, постоянно, день и ночь. Так что вы не бойтесь, мы здесь, неподалеку. И наблюдаем, чтобы помочь, если возникнет нужда. Вы не одни. Вас двое, и все мы… Знаете, почему-то вспомнилось вот прямо сейчас… В детстве я очень боялся, что мне не найдется пары. Не в смысле спутника жизни, я ведь ребенком был, в детстве о таком не думаешь. Нет, я другого боялся. Помните, как в детском саду? Если, конечно, вы ходили туда, мало ли. Вот я там был, меня с полутора лет отдали в ясли. В детском саду всех ребят ставят в пары. Постоянно. Когда идут на прогулку, с прогулки, обедать, петь… До сих пор помню голос воспитательницы: «А ну-ка все встали по парам!» Я отчаянно боялся, что мне не достанется пары. Хотя вообще-то такого ни разу не случалось, но я почему-то все равно каждый день по нескольку раз покрывался потом от одной только мысли, что вот я протягиваю руку, а ее никто не берет. И все уже стоят по двое, а я один. Потом я почему-то стал бояться, что меня не возьмут в игру, не выберут, не позовут… А игр было много. «Цепи-цепи кованы», помните? «Цепи-цепи кованы, раскуйте нас! – Кем из нас?» И надо было выбрать, назвать по имени, кем будут расковывать. Я всегда переживал, если меня не выбирали. Мне казалось, я…

Тут Арсений вдруг смутился, осознал себя бормочущим какие-то глупости перед двумя коматозниками и рассердился. Щеки запылали жаром. Он коротко откашлялся, поставил стул обратно к окну и быстро ретировался.

IX

Из оранжевой тетради в синюю полоску: