Деды и прадеды - Дмитрий Конаныхин

останавливались, разорванные пулями и осколками, угасали в истечении кровью, или упорно толкали, заставляли измученные тела ползти, карабкаться, — немцы бешено отстреливались.

Кому посчастливилось не быть разорванными первыми, пристрелянными очередями, задыхаясь и хрипя, ползли по осыпавшемуся склону, втыкая кортики, как когти, в землю, цепляясь за истончившуюся, легко вырывавшуюся траву, вбивая ботинки в лёгкий суглинок и отталкиваясь в прыжке от упавших товарищей.

Васька и Жорка карабкались рядом, бежали рядом, падали рядом. С Жорки сбило фуражку, и тонкая струйка ползла из-под черных волос, по черным бровям, заливая смуглое лицо, делая из лица симпатичного юноши страшную, чёрно-красную маску смерти.

— Васька, слева!

— Прыгай!

Они перекатились через тело Нелидова и с ужасом увидели, как наверху взорвалось подобие вулкана…

* * *

Немцы, верно ожидая от русских именно такой фронтальной атаки, на всякий случай подготовили ловушку. И взорвали заранее устроенные фугасы с наваленными на них булыжниками, камнями, бревнами, кирпичами. Беззвучные в гуле боя, искусственные камнепады понеслись, повалились, посыпались вниз, сметая жалких черных муравьев, карабкавшихся по склону.

Раз! И Петька Семёнов, забияка и хулиган, покатился вниз с раздробленной грудной клеткой. Два! И — вой! — Никитка Белов завизжал, падая, подминая под себя месиво перебитых ног, заливая кровью землю. Штрафники вжимались в землю, вскрикивали, когда по их телам прокатывались камни, или молча сползали вниз безвольными куклами, когда каменные глыбы, брёвна и булыжники сминали головы.

Васька и Жорка, прыгая и уворачиваясь от камней, вместе, по-крабьи, боком, переползая между рытвинами, двигались вперёд. Другие тоже пытались подняться — те, кто ещё остался в живых. И в этом гибнущем чёрном муравейнике была уже не сила, нет, казалось, сама смерть стала смыслом их жизни. Выжимая остатки разума, любви, страха, Смерть заполняла душу, сердце, вытесняла всё живое, и вверх поднимались люди-смерти.

Смертники.

Тупой удар оглушил Ваську, он краем глаза увидел, что правый рукав покрылся странной серо-красной липкой массой, а в метре ниже него, ещё вцепившись руками в траву, пыталось ползти вверх безголовое тело Жорки Савченко.

И стало ему легко.

И стало ему светло.

И Смерть закрыла от него саму смерть.

И стал он неуязвим.

Когда поднявшиеся на высоту штурмовики, страшные бездыханным молчанием, покрытые землёй, покрытые кровью товарищей, стали резать, душить и рвать зубами немецких артиллеристов, пулемётчиков, снайперов, батальонных штабистов — всех подряд, — ужас и безумие опустились на высоту. Не осталось ни неба, ни земли, ни прошлого, ни будущего — только жажда крови, жажда смерти, ненасытная жажда уничтожения. Немцы поняли, осознали, приняли со всей неизбежностью, что к ним пришли их смерти, ещё минуту назад бывшие такими удобными мишенями. Одна смерть бросалась на десятерых, другая — на пятнадцать немцев, раздавались короткие вскрики, стоны, вопли, кортики змеиными ударами распарывали мягкую человеческую плоть, и стучали, стучали, стучали сердца — едино! — и отмеряли свои и чужие жизни: удар — смерть, удар — жизнь! удар, удар, удар!..

Глава 6

Гулай на балшой Маня

Был уже третий час хмурого декабрьского дня накануне Нового года. С ночи и до позднего утра, принёсшего туман и сырость, с востока перекатывалась и рокотала полоса наступления советских войск, в одночасье опрокинувших на Малинском направлении несколько изготовившихся к атаке танковых групп немцев и расквартированные по сёлам и хуторам тыловые части обеспечения. Вся эта масса предельно уставших немцев, измученная несколькими неделями кровавого и неудачного контрнаступления на Киев, расползалась по просёлочным дорогам, лихорадочно пытаясь восстановить связь с соседями, стараясь закрепиться на околицах сёл и хоть как-нибудь передохнуть после страшной ночной артподготовки, уничтожившей почти две трети солдат и офицеров, находившихся на переднем крае.

Танковая рота капитана Серёгина, проскочив с ходу Неверовку не могла выполнить приказ двигаться по целине. Закопчённые, покрытые липкой просёлочной грязью «тридцатьчетверки» с пехотой на броне попытались развернуться по фронту атаки, но… целины не было. Сколько глаз видел, до далёкого леска за Толокой, раскисшая в оттепели снежная равнина была залита быстрой водой, всё прибывавшей и прибывавшей, — стремясь задержать обходной прорыв на Житомир, гитлеровцы взорвали плотину на Толоке.

Сзади глухо заурчали моторы дивизиона «катюш», подошедшего за танками. Оставаться на месте было нельзя, развернуться тоже — подходила техника и пешие колонны заградотряда Н-ской ордена Красного Знамени стрелковой дивизии, наступавшей вдоль Брест-Литовского шоссе. Заградотряд прикрывал с юга растянувшиеся порядки дивизии, но, как оказалось, опасения прорыва немцев из Белой Церкви были излишними.

Единственно возможной дорогой для роты Серёгина был обсаженный высокими ветлами Торжевский большак, возвышавшийся метра на полтора над залитой водой равниной. Узкая, прямая, как стрела, насыпь вела к Торжевке и давала возможность стремительно выйти к мосту у Дарьевки, если только и его не взорвали отходившие немцы.

Рота рванула вперёд, разгоняясь и стараясь нагнать потерянные минуты. Лязг гусениц смешался с хрустом льда, выбрызгивавшего из-под танков.

Через четверть часа, когда до Торжевки оставалось каких-то полкилометра, из-за речки, со скрежещущим, органно ноющим звуком, поднялись навстречу «тридцатьчетверкам» дымные, струящиеся следы реактивных пятиствольных миномётов. Жёлтые вспышки разрывов, фонтаны грязи поднялись по обе стороны дороги вокруг передовых танков. Одна мина случайно ударила в борт второй «тридцатьчетверки», но, по счастью, сразу стряхнула танк с насыпи, разбросала сидевших на броне пехотинцев, как игрушечных солдатиков. Колонна была разорвана, но не остановлена, и, взревев моторами, танки рванулись в Торжевку.

От околицы, из-за первой хаты, стоявшей правее гребли, блеснул выстрел самоходки; немецкий наводчик взял верный прицел, но бронебойный снаряд, ударив в башню передовой «тридцатьчетверки», рикошетом выкрошил оранжевый сноп искр. Дальше всё решали уже не минуты, а секунды, и, стреляя с ходу, не имея возможности выцеливать, атакующие танки били в сторону затаившейся самоходки, пытаясь сбить следующий наверняка убийственный выстрел. Проскочив вдоль кладбищенского забора, танк Серёгина пошёл правее, идя на таран самоходки, но таран не получился — самоходчики занервничали, сдали назад и подставили борт. Бумкнул выстрел второго танка и, прошитая насквозь с тридцати метров, самоходка дёрнулась и остановилась.

С танков посыпались штурмовые отделения, пехота разбегалась по перекрёсткам, а танки пошли к середине села, к церкви, от которой дорога круто поворачивала к мосту на Дарьевку Третий раз простонали немецкие миномёты, стараясь остановить атаку. Загорелись