По волчьим следам - Диана Чайковская

Волколачке было стыдно, Томашу – тяжело. Желание месить грязь ботинками пропало окончательно, и он, недолго думая, скинул рубаху вместе с портами, положил в суму и вдарился о землю. Кости хрустнули. Мир треснул с дикой болью – нет, к такому нельзя привыкнуть даже с годами – и разорвался лоскутами, а когда сложился снова, то ощущался уже иначе, шумнее, веселее, ярче.

Захотелось есть. Это человек мог довольствоваться малым – зверь же хотел большего. Ему некогда было думать, что плохо, а что хорошо. Томаш подхватил зубами суму и побежал, минуя змеящиеся тропы и хохочущие деревья. Кусты щекотали шерсть, а земля стелилась мягкой скатертью, ещё не травянистой, но уже не мёрзлой.

Томаш чувствовал, как приближались деревни, и стремился туда. Ох, как ему хотелось напиться коровьего молока и перекусить какой-нибудь козой! Домашнее мясо всегда было мягче и нежнее лесного. Это признавал и Добжа, когда выходил на охоту и уничтожал скот. Надо отдать ему должное: старый волк всегда оставлял хотя бы одну козу или овечку, чтобы люди не жили впроголодь и размножали домашнее зверьё. Так же, как охотники жертвовали лесу часть добычи или не убивали детёнышей.

Градька устало фырчал. Бежать быстрее ему не хотелось. Чонгар его понимал: в последнее время они носились без отдыха, если не считать передышки в Горобовке. Он тоже находился на пределе своих сил, словно весь свой пыл растратил уже давно. Оно и понятно: после бойни многие чародеи казались истощёнными, а воины… Да кто как: одни сходили с ума, другие спокойно продолжали служить князю, третьи разбредались по воеводствам и зарабатывали на хлеб как угодно – от охоты до грабежа.

Как странно: Чонгар не привык использовать ворожбу, но за время охоты на волчонка чародейство впилось в его душу когтями. Потом придётся вырываться с боем. Великая сила, называется. Неудивительно, что хребет сгибался всё сильнее и не хотел разгибаться.

По дороге попадались маленькие селения, хлипкие и бедные. Каково же было удивление Чонгара, когда за парой не самых ухоженных изб нашёлся постоялый двор. Такой же захудалый, впрочем, но лучше, чем ничего. Градька тоже улыбнулся, как будто понял: вот-вот отдохнут и поедят.

– Чунгар! – воскликнул кто-то. – Чунгар, надо же! И живой!

Баата он узнал не сразу. В отличие от Чонгара, этот витязь не скрывал чародейского дара и даже хвастался им. Баат служил великому князю Кажимеру и, кажется, оставался в Звенеце, когда Чонгар уезжал. Неужели что-то изменилось?..

– И я рад тебя видеть, – осторожно поздоровался Чонгар. – Какими тропами, Баат?

– Нужно кое-что привезти из столицы в Хортец, – усмехнулся Баат, хитро прищурившись. – А ты?

– Путешествую, – отрезал он. – Ну что же Звенец? Всё так же крепки его стены, а торга богаты?

Когда они вошли в придорожную корчму, Баат вовсю нахваливал Звенец. Так, словно звал Чонгара вернуться. Вот только в этой болтовне не было ничего дельного. Чародейское чутьё вопило, мол, тебе заговаривают зубы.

Баат – при всём его желании – мог сойти за простака лишь на первый взгляд. Полуседой, нечеловечески ловкий и с виду мягкий, он всегда смотрел по-лисьи и, что называется, «пробовал людей на зуб».

– Ну, за великого князя! – довольно произнёс Баат.

– За великого князя, – Чонгар выдавил улыбку.

На груди чародея алел оберег – бусина с золотистыми резами[22]. Такие делала Славена – княжеская ведунья, которая застала ещё деда Кажимера и до сих пор бегала от терема к капищу, посылала сенных девок в леса и поля собирать травы.

– Что, – Чонгар решил зайти издалека, – Славена всё так же плетёт ворожбу?

– И делает мятные настойки, – Баат заговорил почти шёпотом. – Кажимер сходит с ума от горя. Томаш исчез, а Славена уже видит плохо.

– Так он что, – попытался изобразить удивление, – всех чародеев из столицы послал на поиски?

– Не всех, – покачал головой он, – только лучших.

Баат не боялся Чонгара и, кажется, даже доверял ему. Они оба прошли через бойню, оба находились на одной стороне, разделяя пищу, воду и молитвы. Даже жаль было его обманывать, но приходилось.

Разговор потёк в иное русло. Говорили о весне и предстоящем засеве. Чонгар кивал, поддакивал и расспрашивал, а сам думал, как бы так отвязаться от Баата, который взялся невесть откуда. Вряд ли он выслеживал его, охотника, – никто не мог знать, что Чонгар разыскивает волчонка, чтобы убить.

Хотя… Зачем отвязываться, если вдвоём поймать зверя проще? А дальше Чонгар разберётся и с Баатом.

– Слышал я про Томаша, но не думал, – тихо заговорил он, – что волчонок и впрямь сбежит. Оказывается, смог.

– Всю стражу обошёл, – поморщился Баат. – Только с заборола[23] его и увидели, да и то – не его, а так, тень на окраине.

– А что, – Чонгар внимательно взглянул на старого друга, – может, и я смогу помочь? Вдвоём ловить проще.

– Вот это дело! – обрадовался он. – Я тебе о том и толкую – давно в Звенец пора, там ты без дела не засидишься. Будет тебе и мёд, и плата.

Не нравилась Чонгару эта радость. Баат словно нарочно тащил его в столицу, да и на охоту за волчонком слишком просто согласился. От лиса можно ожидать чего угодно, а с другой стороны… Может, Чонгар разучился доверять и улыбаться искренне? В самом деле, не мог же Баат влезть в его голову и узнать. И к ведунье из Велешинки он вряд ли заглядывал, разве что – Славена? Волхвы? Эти да, могли рассказать и не такое, но тогда бы за Чонгаром гнался не один Баат.

Ягодная брага заканчивалась. Чародей-лис казался захмелевшим, но на деле мог легко вскочить на коня или прочесть заклятье без запинки. А Чонгару мерещилось, что он ввязывается во что-то липкое и тягучее, как смола или болото. Одному выискивать волчонка было спокойнее, а тут придётся смотреть в оба. Вдруг Баат обманет его и сбежит с пойманным Томашем сам?

«Нашёл, о чём думать, – мысленно поругал себя Чонгар, – шкуру неубитого зверя делить – плохой знак».

Но как же хорошо будет взглянуть в глаза великому князю! Одна мысль об этом приносила облегчение, с души падала тяжесть, становилось легче дышать, появлялась жажда жизни – той, давно забытой, с брагой, девками в мыльне и хохотом. Жаль, время вспять не повернёшь, тут даже боги бессильны.

VII. Кружевные кони

«Это терем царь-девицы,

Нашей будущей царицы, —

Горбунок ему кричит, —

По ночам здесь солнце спит,

А полуденной порою

Месяц входит для покою»

Они едва не подрались. Как только лес вывел их поближе к людям, голодная и уставшая Маржана на радостях хотела побежать в ближайшую деревню и попроситься на ночлег. Но Томаш зашипел и ответил, что бежать им через дебри аж до городских стен, мол, в Хортеце затеряться легче, да и к детинцу мало кто