Каменная гостья - Лада Лузина

— Это ты покуда мал ростом, — смешливо перепела девица. — А я повыше тебя буду. — Она как-то совсем необидно щелкнула его по носу, улыбнулась. — Как звать тебя?

— Ричард.

— Король?

— Здеся король, — важно изрек он, оглядывая цепким взглядом всю улицу. — Вы теперь здесь завсегда можете в покое ходить. Я вас, может, навеки запомню. Прощайте, — внезапно приметил он городового на другом конце вала.

— Ах, как же вы неосторожны… — взяв девушку под руку, недовольно сказала ее спутница. — Разве так можно?

Обе скрылись от Чуб за углом.

— И че это было? — спросила Даша.

— А что вы увидели? — переспросил Демон.

— Ну, прикольная барышня. Ну, вор хотел украсть у нее кошелек…

— И-и?

— Лопнул фонарь… Город не дал ему это сделать?

— Почему?

— Потому что любит ее? И защищает? И теперь она всегда здесь будет в покое ходить.

— А она?

— Не заметила? Так же, как я?

— И?..

— Перестань говорить со мной, как с ребенком!

— С удовольствием. Как только вы перестанете вести себя, как ребенок, я почту за счастье беседовать с вами, как с равной, — сухо ответил он. — Но боюсь, это вряд ли случится, раз вы намерены проститься с нами навечно.

Он был дерзок, и беседа, как обычно, шла на ножах. Но Даша вдруг словила себя на том, что, сама не желая того, чувствует себя польщенной вниманием Демона — раньше он беседовал о вечности, Городе, зле и добре с одной только Машей.

— Киев — непростой Город, — сказал Киевицкий. — Одних Он любит, других перемалывает в щепки.

— Он жесток.

— Он мудр. Люди, которым не место здесь, принесут себе и ему один вред.

— Знаю. Маша всегда говорит: «Нет плохих и хороших людей, есть только люди не на своем месте», — кстати вспомнилось Чуб.

Демон удовлетворенно кивнул.

— И оказавшись не на своем месте, человек будет либо несчастным, либо плохим — третьего не дано, запомните это. Если Город не принимает вас, значит, вы не нужны здесь. Нужны не здесь. И приехав сюда, вы оставили за спиной свое счастье. Но люди объясняют удачи и неудачи иными вещами и продолжают бесплодную борьбу с Великим Отцом в надежде покорить его… Другие же уезжают, хотя он просит остаться.

— Он не просил меня. Ты — не Он.

— Я не прошу вас ни о чем, — сказал Демон. — Лишь помогаю совершить выбор. Вы свободны и вправе избрать любой путь. Но не вправе делать его слепо, потому что вы — Киевица.

— Киевица… — повторила Даша, примеряя сие великое звание на свою раздувшуюся от огромной любви ипостась. Оно не налезло — любовь к Руслану была слишком большой. — Да какая из меня Киевица? У меня даже сил волшебных никаких нет…

— Потому что у вас уже есть сила.

— Какая?

— Вы завидуете, что Мария Владимировна и Катерина Михайловна сильнее и мудрее вас? Это так. Но в их мудрости таится их слабость.

— А в глупости — сила? Я правильно поняла: ты сейчас обозвал меня дурой?

— Да, иногда лишь глупость позволяет сделать то, на что никогда-никогда не решился бы умный. Но в этом и ваша слабость… С такой силой вам не стать сильней — тогда вы станете слишком опасны. Подумайте, может ли управлять мирозданием тот, кто не может управлять даже собой? Вы идете на поводу у своих чувств. В тот день, когда вас поведет ваша воля… вы придете по иному адресу.

Даша в замешательстве дотронулась пальцем до кончика носа. Сейчас она не шла, а стояла. Но Демон был прав: от дома № 1 до угла со Стрелецкой она прошла на поводу нежных чувств. Кабы ее вели разум, логика, чувство долга, она шла бы сейчас, верно, по иному маршруту.

— Разве делать, как чувствуешь, — неправильно? — тихо спросила она.

— И да, и нет, — сказал Демон. — Но если вы такая, какая есть, значит, нужны сейчас Городу именно такой.

— Сейчас? — уловила она. — А что будет потом?

— Откуда ж мне знать? Вы стоите на перекрестке, — Демон окинул взором две улицы. — Но куда бы вы не пошли, вы изменитесь. И изменившись, измените мир.

«Пойдешь направо, коня потеряешь. Пойдешь налево, себя потеряешь», — вспомнилось Чуб.

Ее выбор звучал иначе: Руслан или Киев?

— Но я не чувствую, что Город любит меня!

— И это, верно, самое страшное. Просто не заметить любовь, не заметить свой дар. Пройти мимо, не приняв его… — Он говорил слишком искренне — впервые за весь разговор за словами проступили чувства.

— Ты говоришь о Маше? — спросила Чуб.

— Сейчас я говорю не о ней, — холодно сказал Демон.

А Даша отметила очередное «сейчас» и подумала, что Демон никогда не опускается до лжи — он просто не говорит правду. Почти никогда не говорит ее всю целиком. Но и не лжет…

— Позвольте предложить вам прогулку, — церемонно сказал Киевский Демон. — Мой экипаж за углом. Я отвезу вас, куда вы прикажете. Хоть на квартиру, ключ от которой вы тщетно пытаетесь спрятать от меня в кулаке. Хоть на Мариинско-Благовещенскую.

— Куда-куда?

Киевицкий демонстративно окинул взглядом летний Ярославов вал, звавшийся нынче улицей Большой Подвальной — в конце ее не было еще даже дома с Башней Киевиц под серым колпаком.

— Так тут именуется улица, где живет ваш Руслан, — сказал он. — Какими бы ослепительными не казались вам ваши чувства, попробуйте научиться замечать мир вокруг.

* * *

Любимица киевских фотографов — башня Замка Ричарда Львиное Сердце — протыкала тонким шпилем низкое небо. Казалось, из этой прорехи и сыпется мелкий косой снег. Дображанская прикрыла подбородок и нос меховым капюшоном. Забывшая в Башне шапку рыжая Маша в мгновение стала блондинкой.

Подняться по лестнице на прилипшую к левому боку Замка гору Уздыхальницу оказалось непросто. Несмотря на невысокий рост, зимняя гора сделала все, чтобы стать неприступной. Ступеньки заледенели, доски на них прогнили — одни опасно прогнулись, другие просто отсутствовали. И двум Киевицам, как обычным смертным, пришлось трусить и ойкать, поскальзываться, поддерживать друг друга и хвататься за неверные, шаткие ледяные перила.

Плоскую верхушку Уздыхальницы выложили тротуарной плиткой. Летом тут располагалось кафе, зимой сюда карабкались лишь любители дивных и бескрайних киевских видов и желающие заглянуть во внутренний двор вечно загадочного «Ричарда». Кроме них двоих тут не было сейчас никого.

— Думаешь, Даша все же решится? — вопрос Кати прозвучал глухо.

— Не знаю, — сказала Маша. — Я знаю о ней только одно: она способна на все. На безумие, на подвиг, на жертву. На все абсолютно. И на то, чтоб бросить все ради любви, — тоже.