Ноктюрны. Пять историй о музыке и сумерках - Кадзуо Исигуро

— Что ты там говорил? — спросил я. — Похоже, жаловался на что-то, но я был занят и пропустил.

— Я в отеле. Всего лишь трехзвездочном. Совсем обнаглели! Такая большая компания! Моя комната размером со стенной шкаф!

— Но ты там будешь всего пару ночей…

— Слушай, Рэй, я прежде немного покривил душой. Это нечестно с моей стороны. В конце концов, ты оказываешь мне услугу, стараешься удружить, помирить нас с Эмили, а я тебе басни плету.

— Если ты про рецепт собачьего запаха, то поздно спохватился. Я уже запустил процесс. Ну, какую-нибудь лишнюю травку я добавить смогу…

— Если я не был с тобой до конца честен, это оттого, что я не был честен и с самим собой. Но теперь, уехав из дома, я смог лучше все осмыслить. Рэй, я говорил, что у меня никого нет, но это не совсем правда. Есть эта девушка. Да-да, девушка: самое большее чуть за тридцать. Очень озабочена тем, как в развивающемся мире обстоят дела с образованием и как навести справедливость в международной торговле. На самом деле речь не идет о сексуальном влечении — оно всего лишь побочный продукт. Главное — ее незапятнанный идеализм. Мне вспомнилось, какие мы сами были прежде. Помнишь, Рэй?

— Прости, Чарли, но, сколько помню, идеалистом ты не был. Вот эгоистом и гедонистом — это да…

— Согласен, все мы были тогда те еще разгильдяи. Но где-то внутри у меня всегда сидел другой человек и хотел выйти наружу. Именно это меня к ней и влечет…

— Чарли, когда это было? Когда оно случилось?

— Что случилось?

— Этот адюльтер.

— Не было никакого адюльтера! Ничего похожего на секс между нами не было. Я даже за столом с ней не сидел. Я просто… Просто я устроил так, чтобы не терять ее из виду.

— Что ты этим хочешь сказать? — Я тем временем переместился обратно в кухню и стал наблюдать за отваром.

— Ну, я не терял ее из виду. Договаривался о встречах.

— То есть она девушка по вызову?

— Нет-нет, говорю же, между нами ничего не было. Нет, она стоматолог. Я к ней ходил, изобретал предлоги: там зуб побаливает, там с десной не так. Понимаешь, растягивал лечение. И конечно, Эмили в конце концов просекла. — Чарли вроде бы давился рыданиями. Потом плотину прорвало. — Она доискалась… доискалась…потому что я чересчур увлекся зубными нитями! — Чарли перешел едва не на крик. — Она сказала: с тобой в жизни такого не было, чтобы ты не расставался с флостиком!

— Но это же бессмыслица. Чем лучше следишь за зубами, тем меньше поводов обращаться к зубному врачу…

— Ни о каком таком смысле я не думал. Я просто хотел ей угодить!

— Послушай, Чарли, ты с ней не встречался вне кабинета, не был с ней близок, так в чем проблема?

— Проблема такая: мне нужен был кто-то, кто бы извлек на свет это мое второе «я», запрятанное внутри…

— Чарли, послушай. Я вот со времени твоего последнего звонка стал намного спокойней. И, честно говоря, тебе тоже следует успокоиться. Обсудить все мы сможем, когда ты вернешься. А теперь мне нужно готовиться, ведь через какой-нибудь час вернется Эмили. У меня процесс в самом разгаре. Наверное, это и по моему голосу заметно.

— Ну и дела, чтоб тебя! У него, видишь ли, процесс в самом разгаре. Отлично! Друг называется…

— Чарли, ты не иначе расстроен из-за неудачного номера в отеле. Но ты должен успокоиться. Взглянуть на вещи в перспективе. И набраться мужества. А у меня сейчас процесс в самом разгаре. Вот разберусь с собачьей историей, тогда смогу по полной тебе подыграть. «Эмили, — скажу я, — до чего же я жалок, Эмили, ты только посмотри. И ведь я не особенный, таких людей большинство. Но Чарли, он совсем не такой. Чарли, он из другой оперы».

— Нельзя такое говорить. Очень уж ненатурально звучит.

— Тьфу, дурень, да не такими же словами. Положись на меня. Я держу ситуацию под контролем. Так что успокойся. А теперь я должен идти.

Я положил трубку и присмотрелся к кастрюльке. Состав вскипел, пар шел вовсю, но запаха особенного не ощущалось. Я прибавил огня, чтобы кипело сильнее.

Тут мне захотелось свежего воздуха, а поскольку из кухни имелся выход на плоскую крышу, которую я не успел обследовать, я шагнул туда.

Вечерний воздух был напоен ароматом, словно не в Англии в начале июня. Если бы не прохладный ветерок, я бы мог подумать, что вернулся в Испанию. В небе еще не сгустилась тьма, но звезды уже зажигались. За стенкой, что огораживала участок, виднелись бесчисленные окна и соседские задние дворики. Во многих окнах светились огоньки; дальние, если присмотреться, казались продолжением звездного неба. Дворик на крыше был невелик, но определенно внушал романтическое настроение. Воображению представлялась вышедшая прогуляться теплым вечером пара: вокруг кипит городская суета, а они прогуливаются под ручку меж горшков с кустиками и беседуют о повседневных делах.

Я задержался бы на крыше подольше, но расслабляться не следовало. Я вернулся в кухню, прошел мимо кипящей кастрюльки и остановился на пороге гостиной — осмотреть сделанное ранее. Самая большая ошибка, как я понял, заключалась в том, что я подошел к задаче не так, как сделала бы тварь, подобная Хендриксу. Ключом к решению было сделаться Хендриксом и посмотреть на мир его глазами.

Подойдя к делу с таких позиций, я убедился в несостоятельности не только собственных мер, но и многих советов Чарли. Возможно ли, чтобы резвый пес извлек из залежей звуковоспроизводящего оборудования маленькую статуэтку буйвола и разбил ее? Идея вспороть софу и раскидать кругом набивку тоже была чистейшей глупостью. Для этого Хендриксу понадобились бы острые как бритва клыки. Опрокинутая сахарница в кухне годилась вполне, но что касалось гостиной, подход нужно было полностью пересмотреть.

Я вошел в комнату согнувшись, чтобы видеть ее в том же ракурсе, что и Хендрикс. Тут же передо мной возникла очевидная цель: пачка глянцевых журналов на кофейном столике, и я, двигаясь по той же траектории, что и предполагаемая собачья морда, столкнул их на пол. Приземлившиеся журналы составили картину вполне убедительную. Ободрившись, я опустился на колени, открыл один из них и смял страницы таким образом, чтобы Эмили бросилось в глаза сходство с ежедневником. Но на этот раз результат меня разочаровал: след человеческой руки приметно отличался от следа собачьих клыков. Я повторил свою прежнюю ошибку, недостаточно отождествив себя с Хендриксом.

Я опустился на четвереньки, наклонил голову и впился в страницы зубами. Вкус был парфюмерный и нельзя сказать чтобы неприятный. Я открыл, примерно на середине, еще один журнал и повторил процедуру.

Техника, как я начал понимать, требовалась примерно такая, как в ярмарочной игре, когда нужно, не пользуясь руками, кусать плавающие в воде яблоки. Наиболее пригодны легкие, жующие движения нескованными челюстями; при этом страницы топорщатся и хорошо мнутся. С другой стороны, слишком сконцентрированный укус просто дырявит бумагу, не давая нужного эффекта.