Мертвая хватка - Андрей Воронин

Но на том, чтобы разместиться в комнате, а не на кухне, как обычно, они все-таки настояли, и теперь все, что раньше беспорядочной грудой громоздилось на письменном столе Забродова – подшивки каких-то старых журналов, книги, стаканчики с карандашами, мелкие безделушки и прочий хлам, – такой же и даже еще более беспорядочной грудой лежало на полу под окном. Поверх всего этого добра лежала принесенная Мещеряковьм по просьбе Забродова карта Брянской области.

Карта была штабная, очень подробная и жутко секретная, потому что карт иного рода в здании, где работал Андрей Мещеряков, попросту не держали.

За отсутствием в доме Забродова скатерти стол был накрыт большим куском обоев. Кусок этот Забродов криво и неаккуратно оторвал от рулона, оставшегося у него после ремонта и хранившегося за диваном уже второй год. С эстетической точки зрения обои сильно уступали настоящей скатерти, зато на них можно было сколько угодно проливать коньяк, ронять закуску, посыпать их пеплом и даже прижигать сигаретами.

В данный момент на этой импровизированной скатерти стояли полная доверху пепельница, полбутылки коньяка, три рюмки и тарелка с колбасными шкурками и несколькими колечками лимонной кожуры. Еще одна бутылка, пустая, стояла на полу у стены, а на подоконнике в ожидании своего часа томилась литровая емкость с водкой.

На стене у двери, что вела в прихожую, был укреплен большой липовый спил. В спиле торчало четыре метательных ножа. На том, что был ближе к центру, висела украшенная двуглавым орлом парадная фуражка Сорокина. Владелец фуражки сидел напротив и по обыкновению с интересом разглядывал прогибающиеся под тяжестью книг полки, в тысячный, наверное, раз пытаясь понять, каким образом в одном человеке на протяжении столь продолжительного времени могли уживаться чокнутый библиоман и спецназовец, причем и то и другое – самой высшей пробы. Забродов был не только тонким ценителем, но и большим знатоком литературы, начиная от изобретения письменности и до наших дней. Он мог на равных спорить с самыми маститыми специалистами по истории литературы, причем те сплошь и рядом вынуждены были признавать его правоту, и в то же время это был непревзойденный убийца и диверсант. Именно непревзойденный, и наилучшим подтверждением этого немного напыщенного эпитета служил тот простой факт, что Забродов до сих пор был жив и здоров.

«Катахреза, – вспомнил Сорокин словечко, когда-то услышанное от Забродова. – Совмещение несовместимых понятий. А может, не таких уж и несовместимых? Почему-то считается, что всякое там чтение, рисование и прочие неконкретные вещи настоящему мужчине ни к чему. И уж тем более они ни к чему настоящему военному. Картины – искусствоведу, книги – библиотекарше, а спецназовцу – автомат и связку „лимонок“. Еще, пожалуй, спецназовцу пригодится быстрота реакции, звериная хитрость и умение повиноваться не рассуждая. А почему? Почему все так однобоко, перекошено? Почему профессор философии, скажем, должен обязательно быть плешивым доходягой в очках с бифокальными линзами, а командир роты парашютистов – тупой горой мяса, безмозглым роботом-убийцей? Кто сказал, что это правильно? Да никто, в общем-то, этого не говорил. Наоборот, нам все уши прожужжали, убеждая в том, что человек должен развиваться гармонично. Просто кишка у нас тонка воспитать такого человека, а когда он почему-то воспитывается сам, без нашего участия и вопреки стараниям педагогов, мы дружно разводим руками и хором удивляемся: это еще что за чучело? откуда такой взялся? Между прочим, если верить некоторым сведениям, в царской армии большинство офицеров были такими, как наш Забродов, – грамотными военными специалистами и при этом высококультурными, образованными людьми. Недаром же говорили, что офицерский корпус – цвет русской нации. Нынешние офицеры, при всей моей к ним симпатии, при всем моем уважении, это же просто злая карикатура на тех, тогдашних. Сначала вырезали под корень, а потом решили скопировать, а кишка-то тонка, рылом не вышли… А теперь сидим, два полковника и отставной капитан, жрем коньяк без закуски и празднуем Первое мая, будь оно неладно».

Его взгляд скользнул по висевшей на рукоятке метательного ножа фуражке, и полковник вдруг испытал ни с чем не сообразное, совершенно хулиганское желание попросить у Забродова еще один нож и попытаться точным броском пригвоздить к мишени собственный головной убор. Это был тревожный симптом, и Сорокин внимательно вгляделся в лица приятелей.

Мещеряков сидел в расслабленной позе, явно наслаждаясь редкими минутами покоя. Его темный цивильный пиджак висел на спинке кресла, узел узкого однотонного галстука был ослаблен, а верхняя пуговица белоснежной, безукоризненно выглаженной рубашки расстегнута. Тонкое нервное лицо полковника ГРУ Мещерякова было, как всегда, серьезным и сосредоточенным, и вообще выглядел он совершенно трезвым, но глаза уже утратили привычную остроту, заволоклись какой-то теплой туманной дымкой, и Сорокин понял, что «взяло» не его одного.

Зато Забродов, как всегда, с виду был, что называется, ни в одном глазу. Одет он был не то по-походному, не то по-домашнему, а в общем, опять же, как всегда – в изрядно поношенные полевые армейские штаны камуфляжной расцветки, линялую майку цвета хаки и растоптанные домашние шлепанцы. В углу рядом с диваном стоял раскрытый тощий рюкзак.

Рюкзак был верным признаком того, что Забродов собрался в дорогу, а принесенная Мещеряковым карта Брянской области проливала некоторый свет на то, куда именно намерен отправиться этот неугомонный путешественник.

Убедив себя таким образом в том, что еще не утратил необходимых сыщику остроты глаза и способности к дедукции, полковник Сорокин взял со стола бутылку и наполнил рюмки.

– Кстати, господа полковники, – сказал Забродов, прикуривая зажатую в углу рта сигарету, – я забыл спросить, какого дьявола вы ко мне приперлись.

– Мастер художественного слова, – недовольно кривя тонкий выразительный рот, отреагировал на этот вопрос полковник Мещеряков. – Я бы, наверное, неделю голову ломал, но так изящно выразиться все равно не смог бы.

– Ну так, – подхватил Сорокин, – куда тебе! Смотри, сколько он книжек прочел! Мне при моем досуге до конца жизни и половины не осилить. Это он, наверное, у писателей научился так выражаться. Знаешь, есть книжки про правила хорошего тона, так там все расписано: как ходить, куда садиться, какой вилкой что есть и что при этом говорить.

– А! – обрадовался Мещеряков. – А я-то думаю, с чего это он такой вежливый да утонченный: сначала кукиши крутил, а теперь вот спрашивает, какого дьявола приперлись…

Забродов положил на стол зажигалку, запрокинул голову и сделал висевшее под люстрой облако немного гуще, выпустив прямо в его середину длинную струю серого дыма.

– Ну, – сказал он, продолжая внимательно рассматривать гладкий белый потолок, – выговорились? Излили желчь? Блеснули чувством юмора? Я же не говорю, что недоволен вашим визитом. Был бы недоволен, спустил бы вас обоих с лестницы по старой дружбе. А я вас вежливо спрашиваю: почему это вы пришли отмечать свой любимый государственный, гм.., праздник сюда, а не остались в кругу семьи? Вас же, наверное, дома ждут не дождутся, а вы тут пьянствуете на голодный желудок. Я, конечно, не против, мое дело холостое, но как бы вам от ваших полковниц на орехи не досталось.