Дом, в котором горит свет - Эльчин Сафарли

Джем удался, девочка моя. Боялась, что вкус будет не тот, сейчас ведь на рынках перцы из теплиц.

«Ани, дожил я до семидесяти, много работал, два раза был женат, вырастил троих детей и вот недавно позволил себе вспомнить о мечте юности, на осуществление которой не было ни времени, ни возможностей. Поэтому я отложил ее до лучших времен и, чтобы уберечь от суровых реалий, спрятал на чердаке. В суете дней ее занесло пылью, хламом и, признаюсь, сомнениями. И вот нашел в себе смелость к ней вернуться.

В детстве я бредил белым фортепиано, на котором мечтал сыграть «Малагенью» кубинца Лекуона. Слышала эту песню? Потрясающе звучит именно на фортепиано. С трудом достал ноты. Инструмент заказал, привезут на неделе. Осталось найти педагога».

Густав уже рассказывал о своей семье, но о пианистах в роду вроде не упоминал. Откуда родом твоя мечта, друг? А друг тем временем открывает бутылку совиньон блан, Луиза-Мария достает грюйер. На столе остывают банки с джемом, накрыла их одеялом, чтобы не теряли тепло быстро, иначе вкус испортится. На улице по-прежнему сыплет снег, но туман рассеялся.

«Нашей соседкой была пианистка с Кубы по имени Омара. Длинные волосы цвета черного винограда, нос-клюв, тонкие смуглые руки. Она бежала с родины из-за правящего режима и очень скучала по дому. Когда тоска Омары достигала пика (обычно это происходило в ветреные вечера), она играла «Малагенью». Сквозь окно наблюдал за дергающимся над пианино профилем. Казалось, что, играя, она плачет».

Флора, человек жив, пока он мечтает. Еще напишу.

Люблю,

Ани

Флора,

второй день солнечно – наслаждение. Зимнее солнце – как надежда в ненастье, когда кажется, что тучи уже не расступятся. Сначала сквозь темень появляются первые тусклые лучи, которые с каждой минутой становятся сильнее, расправляют плечи и побеждают серость.

Вчера с Галимом и Нуаж полдня прогуляли: пили горячий шоколад в Красных Шатрах, выбирали детские книги в букинистическом магазине месье Бенуа, смотрели на фокусников на площади Железной Воли и кормили птиц в парке Кипарисов. А сегодня утром пошли на рынок.

После недавней встречи у Густава решили расширить линейку моих овощных джемов. Они идеально подходят и к мясным блюдам, которые сейчас готовят чаще, чем в теплые месяцы. Нам предстояло выбрать сочную, но при этом не водянистую свеклу для джема. Окрас ее мякоти должен быть равномерным, без белых прожилок. На прилавке у свеклы уже не должно быть ботвы, что вытягивает из нее влагу, делает дряблой.

…На Галиме – синяя куртка в россыпи желтых звезд (подарок Луизы-Марии). Идет впереди, вдоль прилавков с плетеной сумкой в руках. Я сняла с него шапку, каштановые волосы переливаются на солнце. Смотрю на малыша и понимаю, что моя жизнь разделилась на две части: до встречи с ним и после. День первого свидания в приюте почти стерся из памяти, мы будто много жизней вместе, и то, что сейчас, – продолжение того прекрасного, что уже с нами было.

Нет ничего сильнее материнской молитвы. Мысленно я стою пред ликом Богородицы, Матери всех детей, и прошу нам доброй жизни. Чтобы хватало сил и объятий, чтобы испытания были не на жизнь, а на понимание, чтобы от взора не ускользала красота мира и в тысячу крат укрепляла бы желание жить.

…Остаток дня решили провести дома. Не стали откладывать дела на завтра, начали варить джем. По радио передавали песню, которую мы с Нелли обожаем. «Нас уносили по утрам навстречу солнцу и ветрам велосипеды»[34]. Я мыла свеклу, обсушивала, Галим заворачивал в фольгу. Нуаж сидела у окна, облаивала пролетающих мимо чаек.

Около часа запекали свеклу в печи – так у джема появляется аромат дыма.

Галим просит меня рассказать о доме, где выросла, и я отправляюсь в приятное путешествие. «Мой дом детства начинается со двора, помню его в шапках снега, прямо как сегодня. Там тоже варили джем, но моря за окном не было. Дом был говорящим: звучал голосами моих любимых людей и их любимых песен».

Готовую очищенную и охлажденную свеклу измельчаю в пюре. Галим всыпает сахар с семенами ванили, вливает апельсиновый сок, кладет немного апельсиновой цедры. «Ани, а у тебя была собака?» Перемешиваю свекольную массу, добавляю пару ложек белого вина, ставлю вариться.

«Да, у нас жила собака по имени Иветт, она любила мамины бриоши и папины утренние газеты (разжевывала их, чертовка, обычно это сходило ей с рук). Скучаю по тем мгновениям… В какой бы точке мира ни была, ощущаю, как в моем сердце пульсирует то время… Доставайте банки, надо их помыть».

Флора, вас с мамой не хватает. Приезжайте скорее. Еще напишу.

Люблю,

Ани

Флора,

я так уверенно называю тебя Флорой, словно была на твоих крестинах. Мне почему-то представляется, что тебя зовут именно так. Если ошибаюсь, прости. Флора – мое любимое имя. В моем представлении те, кто его носят, – женщины обаятельные, благородные, сильные. Уверена, эти черты есть и в тебе. А если нет… Человек способен многое в себе воспитать.

Сегодня день рождения Бориса. Я включила пластинку Николь Круазиль, испекла его любимый сырно-шпинатный пирог, достала из чемодана альбом с нашими фотографиями, отыскала ту, где мы в Стамбуле, положила в сумочку и поехала в «Маргерит» на улице Протянутых Рук, там самые красивые платья в городе. На свой день рождения Борис всегда покупал мне платье. А я дарила ему письмо, в котором писала о нем, о нас.

Благословение небес, незаслуженная награда и светлое испытание – встретить такого мужчину, как Борис.

У Круазиль есть песня «Si l’on pouvait choisir sa vie»[35], она стала «нашей». Впервые мы услышали ее в тот день, когда была сделана эта стамбульская фотография. На ее обратной стороне надпись: «4 июня 1977 года». Присели в кафе в одном из переулков района Пера, по телевизору показывали очаровательную Николь с белым шарфиком на шее. «Если бы можно было выбирать свою жизнь, я бы выбрала жизнь, которая у меня есть: со своими радостями и своими сожалениями».

Мы выходили из кафе, когда к нам подошел уличный фотограф. Он сделал эту фотографию, потом выслал ее почтой. Борис перекинул через плечо льняной пиджак, смотрит на меня, улыбается, а я, закрыв глаза, прижимаюсь к нему. На лицах у нас счастье, волосы треплет прохладный ветерок с Босфора. Ох, Стамбул!

«Я никогда не лгал тебе, Ани. Это важно. Это основа основ». Он сказал мне это, когда мы прощались (только в этой жизни, не более). В больнице, когда каждое слово давалось с трудом, метастазы в легких перекрывали дыхание. Я держала на своем лице его руку и благодарила за то счастье, которое он дарил мне в течение тридцати лет. Да, Флора, такое бывает. Если кто-то скажет обратное, ничего не объясняй, улыбнись. Продолжай находить возможности для любви даже в те дни, когда сомнения перекрикивают веру.