Наблюдательница - Каролина Эрикссон

Я перечитываю несколько раз.

Я вскакиваю, готовая броситься Петеру в объятия. Так сильно я ощущаю его присутствие. Но обернувшись, вижу только тени в углу. В комнате пусто. Я одна, совершенно одна.

Она против обыкновения оставляет шторы задернутыми, не впуская утренний свет. Даже с кровати не встает. Я зову жену по имени, но она не отвечает. Я встаю, она остается в кровати. Я иду в ванную, привожу себя в порядок, одеваюсь, иду завтракать, возвращаюсь в спальню и вижу, что она не сдвинулась с места. Она лежит в той же позе спиной ко мне, поджав колени к груди.

Я зову ее с порога, но безрезультатно. Подхожу ближе и снова повторяю ее имя. Делаю еще шаг и кладу руку ей на плечо, трясу осторожно, потом сильнее, но жена не двигается. Я вижу, что она дышит, сомкнутые веки подрагивают. По крайней мере, она жива. Жива? Как мне вообще пришла в голову эта мысль. Разумеется, она жива!

Я делаю шаг назад, думаю о разговоре вчера за ужином, моем признании. Может, стоило преподнести это как-то по-другому? Существует ли правильный, мягкий способ рассказать жене, что ты встретил другую? Что ты в растерянности и не знаешь, как поступить?

В конце концов мне нужно идти. Работа не ждет. Я наливаю ей стакан воды, ставлю на тумбочку, сжимаю ее плечо под одеялом и оставляю в полумраке спальни. Я испытываю не только чувство вины и угрызения совести, но и облегчение. Облегчение от того, что я наконец рассказал ей правду, от того, что больше не нужно жить во лжи. Облегчение от того, что моя жена отреагировала так, как она отреагировала. Мне больно видеть ее такой, но слезы и апатия все же лучше чем то, что могло быть. Я вспоминаю шрам на ее животе и поеживаюсь.

Я увидел его в нашу первую ночь, но спросил о том, что случилось, лишь через несколько недель. Она сочинила историю о детской травме, связанной с колючей проволокой. Я не стал расспрашивать. Может, мне стоило насторожиться, узнать, попытаться понять по выражению лица, что она врет. Но я был влюблен и видел только то, что хотел видеть. Я целовал этот шрам, когда мы были в постели, и она всегда старалась помешать мне. А когда она рассказала правду, я понял, что не смогу снова взглянуть на этот шрам без содроганий.

По возвращении домой никто меня не встречает. На кухне и прихожей темно. Жена по-прежнему лежит в постели – в том же положении, что и с утра. Шторы задернуты, в комнате темно и душно. Я пытаюсь заговорить с ней, спрашиваю, как самочувствие и могу ли я что-то для нее сделать, но она не реагирует.

Я не хочу и не осмеливаюсь ей надоедать. Понимаю, что жене нужно время. Но с другой стороны… Нельзя оставлять ее в таком состоянии. Дам ей два-три дня, думаю я, и если ничего не изменится, обращусь за помощью. К ночи я чищу зубы и ложусь на свою половину кровати. Странно делить постель с женой, но в то же время совершенно обычно. Мы так близки, как только могут быть два человека, но нас разделяет пропасть.

Можно было, конечно, лечь в другой комнате или на диване. Так ведь поступают в подобных ситуациях? Но нет. Если и существует руководство для супругов по тому, как вести себя в случае измены, нам оно не подходит. Готовые рецепты и советы других людей не для нас. Мы не такие, как все.

Я слышу ее ровное дыхание. Интересно, о чем она думает. Поражаюсь тому, что понятия не имею и никогда, наверное, не имел. Кладу руку под голову и смотрю в потолок. Нет, мы не такие, как все. И дело не во мне. Мы не такие, как все, потому что моя жена не такая, как все.

Вечер переходит в ночь, а я даже не пытаюсь лечь спать. Знаю, что это бессмысленно, все равно не засну. Энергия, мечущаяся внутри меня, ищет выхода, но не находит. Я брожу по дому, замираю на пороге гостиной, обвожу глазами коробки с вещами, сложенные у стены. Надо разобрать хоть пару перед приходом сестры. По крайней мере, будет чем себя занять.

Но вместо этого подхожу к книжному шкафу и снова начинаю переставлять книги. Словно на автомате. Сортирую книги, сортирую мысли. Встаю на цыпочки, чтобы достать верхней полки, но я тянусь не только к книгам, я тянусь еще и к маме.

– Что мне делать? – шепчу я в темноте.

Если бы еще разок почувствовать, как ее руки обнимают меня, как на меня снисходит умиротворение, когда она убирает мне прядь волос за ухо! Но я здесь, одна, беспомощная, без сна, без надежды. Наедине с мучительным выбором, который мне предстоит сделать.

Письмо Петера я заучила наизусть. Каждое предложение, каждое слово. Оно заканчивалось вопросом о встрече. Он спрашивал, не соглашусь ли я с ним встретиться.

Стоит мне подумать о его словах, как меня затягивает вихрем подавленных эмоций, засасывает глубоко внутрь, чтобы потом выплюнуть наружу. Он хочет увидеться. Скучает по мне. Я прижимаю руки к груди, чувствую, как тепло проникает в ледяные ладони. Рассказ Петера о девочке, которая была похожа на меня, которая могла бы быть нашей дочерью. Отчаяние, читающееся между строк, так хорошо мне знакомо.

Рука взлетает сама собой, и прежде чем я успеваю сообразить, что делаю, сжатый кулак ударяется в стену сбоку от шкафа. Я вздрагиваю, смотрю на пальцы, которые словно принадлежат другому человеку.

И внезапно в сознании раздается мамин голос: «Работа – лучшее лекарство».

Вдруг я понимаю, что мне нужно делать. Я бросаю книги, не закончив перестановку. На кухне открываю компьютер и пишу ответ Петеру. Не перечитывая его письма, не продумывая ответ, не подбирая слов. Пишу, что сейчас не могу с ним встретиться, что сначала мне нужно кое-что закончить. Но позже, когда пройдет время и я закончу все дела, и если он все еще будет хотеть встретиться, это возможно. Поставив последнюю точку, я нажимаю «Отправить», не давая себе шанс передумать или изменить что-то. Так получилось. Ничего не поделаешь.

Я открываю текст, с которым начала работать несколько дней назад. Я действовала импульсивно, взялась за новый проект, не зная, что из него выйдет. Но теперь знаю.

Этот фрагмент надо закончить, превратить в полноценный рассказ. Новую историю. Я писатель, а писатель должен писать. Мне нужно отдать всю себя этому тексту, пройти с ним этот путь из тьмы к свету, и когда последняя глава будет закончена, я смогу оставить все, что случилось, позади. А что будет позже, кем меня сделает эта книга, – увидим.