Наблюдательница - Каролина Эрикссон

Слова метались в голове весь день, не давая мне покоя. Я знаю, что мне нужно было отстраниться от этих слов, чтобы придумать правильный ответ.

Что-то желтое привлекает мое внимание. Лейка. Я поворачиваюсь к Лео. Кладу руку на папку.

– Если хочешь, я могу прочитать сейчас, – говорю я.

– Сейчас?

Я киваю.

– Именно так.

Лео спрашивает, можно ли ему осмотреть дом, пока я буду читать, а то он слишком нервничает. Я разрешаю, но предупреждаю, что смотреть тут особо нечего.

– Книжный шкаф в гостиной, – добавляю я. – Скажи, если захочешь что-то взять почитать.

Он исчезает. Я открываю папку. Первый лист пустой. Я переворачиваю его и вижу название сочинения. Жирные черные буквы.

Два безжизненных тельца.

Лео Сторм

Дочитав, я убираю сочинение в папку. Прежде чем звать Лео, мне нужно собраться с мыслями и прийти в себя. Как мне относиться к этому тексту? Как к обычному из тех, что мне присылают на оценку? Но разве это возможно, учитывая ужас всего описанного в нем?

Лео возвращается на кухню. Мальчик изо всех сил старается сохранять спокойствие, но по напряженным мышцам лица видно, что он страшно волнуется. В руках у него одна из моих книг о писательском мастерстве, и, опережая его вопрос, я говорю, что книга достойная и он может взять ее почитать. Я выдвигаю стул и прошу соседа присесть. Решаю говорить без обиняков, поскольку мне хорошо известно, как сильно нервничаешь, когда ждешь чужого мнения о написанном тобой.

– Сильный рассказ, – приступаю я. – Очень сильный. Он меня потряс, должна признаться.

Лео постукивает по полу ногой.

– Думаете, мне не стоит писать такое о своей матери?

– Я этого не говорила. Но у твоего учителя может возникнуть много вопросов после прочтения этого сочинения…

Лео закидывает ногу на ногу, правая ступня на левом колене. Уголки рта у него дергаются.

– А какие вопросы бы возникли у вас?

– Я бы спросила, как у тебя дела, как ты себя чувствуешь. И еще о том, как себя чувствует твоя мама.

Лео гладит себя ладонью по голени, не поднимая глаз. Есть что-то тревожное в этом движении. Я понимаю, что зашла слишком далеко. И что бы я сейчас ни сказала и ни сделала, все будет ошибкой.

Смотрю на закрытую папку перед собой. Почему он хотел, чтобы я это прочитала? Это крик о помощи? Иначе зачем ему приглашать меня в свой мир, обнажать передо мной свои секреты?

Лео проводит рукой по волосам.

– У меня есть и другие воспоминания. Я мог бы выбрать что-нибудь другое, повеселее.

И он рассказывает о летнем домике, где семья проводила отпуск, когда он был маленьким. Бревенчатый дом на берегу озера, за которым начинался лес. Там они играли и купались. Папа брал его на прогулку в лес, учил ловить рыбу.

Пока он трещал без умолку, я немного успокоилась. Его рассказ отвлек меня от мрачных мыслей, напомнил о собственном детстве. Несколько лет подряд родители арендовали домик на пляже по другую сторону пролива. Мы ездили туда всей семьей на машине – мама, папа, сестра, я. Папа подпевал в такт радио, хотя не знал ни одной песни. Мы смеялись на заднем сиденье, мама улыбалась, ветер из приоткрытого окна развевал ее волосы. Домик был небольшой, мы с сестрой жили в одной комнате, и никто из нас не жаловался. По вечерам мы жарили мясо, играли в игры, а днем лежали на пляже.

Пока сестра купалась, а мама отдыхала на покрывале, мы с папой строили замок из песка. Он неплохо умел строить, показывал мне, как делать башни, купола и крепостные стены. Когда мы пришли на следующее утро, замок лежал в руинах, разрушенный приливной волной. Мы с папой стояли и смотрели на развалины, и я испугалась, что он расстроится из-за замка. Я сунула руку в его и уже хотела сказать что-то в утешение, но он меня опередил. «Ничего страшного, Элена, – сказал он. – Так устроен мир. Рано или поздно все исчезнет». Это было одновременно красиво и пугающе, и я сильнее сжала его руку. Я уже тогда читала в его словах пророчество. Пророчество, касавшееся его самого и всей нашей семьи.

– Думаете, мне стоило написать о чем-то таком? Счастливом воспоминании о лете?

Я встряхиваю головой, и воспоминания о детстве улетучиваются. Я снова на кухне с Лео.

– Не знаю, – говорю я и складываю руки на коленях в замок. – Никто не может принять за тебя решение. Если у нас, писателей, вообще есть свобода выбора. Некоторые писатели говорят, что это история выбирает их, а не они историю.

Лео поворачивается к окну. Челка падает на лицо, и мне не видно его глаз.

– Но у вас же не так? Вы ведь сами выбираете, о чем написать?

Он ссылается на статью в интернете – интервью, в котором я описывала свой творческий процесс. Почему я пишу, откуда черпаю идеи, и что обычно ищу вдохновение в том, что происходит вокруг меня.

– Погоди, как ты нашел эту статью?

– Я прогуглил вас.

– Прогуглил меня?

Лео краснеет.

– У меня еще никогда не было в соседях настоящего писателя.

Я не знаю, как реагировать на эти слова и на робкое восхищение в голосе мальчика. Мне одновременно лестно и неловко, и я невольно смеюсь. Мой смех снимает напряжение, и Лео тоже начинает смеяться.

Когда спустя некоторое время Лео собирается уходить, я провожаю его до прихожей и смотрю, как он засовывает ноги в кроссовки. Подросток накидывает на голову капюшон, и я протягиваю ему папку с сочинением. Атмосфера снова становится напряженной.

– У тебя сегодня есть ключи? Или мама уже пришла с работы?

Он поправляет челку.

– Мама не ходила на работу.

– Не ходила?

Лео качает головой.

– Папа сказал, что она плохо себя чувствует и останется дома. Больше он ничего не говорил, но мне и так понятно, что речь идет не о простуде. Оно вернулось.

Оно? Я хмурю лоб.

– Что? Что вернулось?

Он выпрямляет спину, берет папку двумя руками.

– Прямо перед тем событием, которое я описываю в сочинении. Перед этой историей с кроликами…

Ему нет нужды напоминать мне об этом. Его рассказ врезался мне в память. Я киваю.

– Как раз перед этим мама лежала в постели несколько недель и ни с кем не разговаривала. Так было и сегодня утром. Дверь в спальню была приоткрыта, и я все видел. Она лежала спиной ко мне. После школы я зашел домой проведать ее. Она лежала в той же самой позе. Или спала, или не заметила, что я пришел, или у нее не было сил перевернуться. Такое ощущение, что за весь день она не двинулась с места.