Наблюдательница - Каролина Эрикссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но судя по всему, с Лео все в порядке. Только немного бледен. И не в состоянии прямо сказать, что ему нужно.
– Вы сказали тогда… Помните, вы сказали, что могли бы мне помочь?
После нескольких попыток ему наконец удается объяснить так, чтобы я поняла. В школе им задали описать воспоминание из детства, как можно детальнее. Не важно, о чем писать, важно, как сказал учитель шведского, воссоздать эту сцену в прошлом: «Задействуйте все ваши органы чувств, заставьте меня прочувствовать ваше воспоминание, пережить это событие так, словно я сам там присутствовал». Вот каким было задание.
Лео вскидывает голову, чтобы поправить челку, но пара прядей закрыли глаза. Он убирает их и снова встряхивает головой. Задание надо сдать на следующей неделе, но он уже готов и нуждается в моем мнении. Если мне нетрудно, конечно.
Пока я все это выслушиваю, в памяти возникают сцены из ночного кошмара. Когда я протянула руку, чтобы погладить его по волосам. С любовью, с нежностью. Словно его мама. Чья-то мама. И потом голос, который сказал, что мне не суждено стать матерью.
Лео стягивает рюкзак и достает тонкую картонную папку, в которой лежит сочинение.
– Оно о моей маме, – сообщает он и протягивает мне папку.
Я беру ее, понимая, что я – это не я. Моя рука поднимается, пальцы сжимаются вокруг папки, но все это происходит отдельно от меня.
Лео застенчиво улыбается, благодарит и добавляет, что можно не спешить. Я думаю о предстоящих часах, минутах и секундах, не заполненных ничем. О дне, полном безделья.
– Почитаю днем, – отвечаю я. – Заходи после школы, обсудим.
Я собиралась сразу засесть за его сочинение, но, вернувшись на кухню, вижу значок на дисплее телефона – новое сообщение. Прочитав его, я, дрожа, опускаюсь на стул. Снова и снова читаю два коротких предложения, каждый раз надеясь, что смысл изменится. Но сколько бы раз я ни перечитывала, содержание останется прежним.
Думаю о тебе. Надеюсь, у тебя все хорошо.
Сообщение от Петера.
Мужчина, с которым я строила жизнь. Мужчина, с которым я мечтала завести желанного ребенка. Мужчина, с которым я разошлась. Мужчина, которого я не переставала любить.
Думаю о тебе. Надеюсь, у тебя все хорошо.
Всего восемь слов, но за ними таится что-то большее. На этот раз он не набрал номер по ошибке, он намеренно пытался со мной связаться. Из горла рвется, но застревает внутри немой крик. Крик бесконечной тоски, желания, горя и разбитых надежд. Я тоже думаю о тебе! Но я не могу заставить себя ответить, не могу. Я расставляю пальцы, запускаю в волосы. И остаюсь сидеть на стуле.
* * *
Много часов спустя я медленно поднимаюсь и подхожу к двери. Мысленно перебираю разные извинения в голове, готовлюсь увидеть на его лице разочарование. Но когда открываю дверь, все идет совсем не так, как я представляла.
Лео стоит перед дверью, прижав плечо к уху. На нем серая толстовка с принтом, та же, что и утром, но капюшон натянут на голову.
– Это вам, – говорит он и сует мне в руки пакет.
В нем желтая лейка с носиком в виде цветка. Я вопросительно поднимаю взгляд.
– Это чтобы заботиться о ваших новых цветах, – хрипло произносит Лео.
– Большое спасибо, она прекрасна, – восторгаюсь я. – Но тебе не стоило покупать мне подарки.
– Это не подарок. Это в благодарность… за помощь с заданием.
Лео стоит вполоборота, приподняв плечо так, чтобы не было видно было правую сторону шеи. Но я все равно замечаю их – следы маркера на коже.
– Что там у тебя?
– Где?
Я показываю на шею.
– Ничего.
Он опускает плечо, я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть, и он позволяет мне. «Урод» написано там большими зелеными буквами, резко контрастирующими с красной кожей. Слово занимает почти всю шею. Очевидно, что Лео не сам его нарисовал. Судя по всему, это дело рук нескольких человек. Пара держали, один рисовал.
– Лео…
– Просто парни в школе пошутили. Я не обращаю на это внимания. Так проще.
Я смотрю на покрасневшую кожу и думаю о той записке, выпавшей из рюкзака на днях, и о том, как он попросил меня ничего не говорить его родителям. Тогда я не стала настаивать, и мы сменили тему разговора.
– Тебе стоит поговорить с родителями, – пытаюсь я. – Они тебе помогут. Лео, ты должен показать…
– Ни за что! Маме нельзя это видеть. Она этого не перенесет.
Он произносит это тихо, почти шепотом, но тон не оставляет никаких сомнений. Лео опускает лицо, и челка падает на глаза.
Я борюсь с сомнениями. Потом делаю шаг в сторону. Против доводов рассудка приглашаю Лео в дом:
– Заходи. Помоешься.
Сегодня он без рюкзака. Я откладываю лейку в сторону и показываю, где ванная. Лео запирается изнутри и открывает кран. Я несу лейку на кухню и ставлю на подоконник. В пустой бесцветной комнате она горит как солнце.
Кран в ванной закрывается и снова открывается. Я ставлю на плиту кастрюлю с молоком и кладу в чашку пару ложек какао и ложку сахара. Мама всегда готовила нам с сестрой какао на завтрак по выходным и праздничным дням. Годами позже, когда у меня было трудное время, мама снова начала делать мне какао. Я помню, как она приносила какао мне в комнату и долго и терпеливо пыталась заставить меня его выпить. Сначала я отказывалась, но она не отступала.
Под конец я сдалась и приняла напиток и ее заботу. «Как ты могла терпеть меня? – спросила я ее спустя годы. – Как ты могла сохранять спокойствие, подавлять собственные чувства, и всю себя посвятить мне в том состоянии, в котором я пребывала?» В тот момент болезнь уже начала давать знать о себе, и она слабым голосом ответила: «Ругань и злость не помогли. Ты отзывалась только на сострадание, – и она улыбнулась, кривой улыбкой, которую унаследовала сестра, и добавила: – И сахар».
Когда Лео приходит на кухню, на его коже все еще едва видны следы от маркера. Но скоро они исчезнут. Останутся только душевные раны. Я сдерживаю свое любопытство и не спрашиваю, кто и почему это сделал. Вопросы подождут. Если Лео захочет, он сам мне расскажет. Сейчас ему нужны не расспросы, а покой, думаю я и ловлю себя на мысли, что явно преувеличиваю собственную значимость в жизни мальчика.
– Хочешь бутерброд? – спрашиваю я. – Или печенье?
Папка с сочинением все еще лежит на столе. Пока Лео пьет какао и ест овсяное печенье, я признаюсь, что еще не прочитала. Он повторяет, что времени достаточно и что понимает, как я занята работой и всем остальным. Да, так он и говорит – всем остальным.
Остальным? Мыслями о моем разрушенном браке?
Думаю о тебе. Надеюсь, у тебя все хорошо.