Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Так что же случилось с нами, детьми первой волны массовых разводов?

Разумеется, не меня первую озадачил этот вопрос. В начале 2000-х опубликовали результаты двух главных исследований, посвященных детям первой волны разводов. Сначала была книга Джудит Уоллерстайн «Неожиданное наследие разводов». В исследовании Уоллерстайн приняли участие 131 ребенка и их семьи из Марин-Каунти, Калифорния. Марин — округ, известный своей тенденцией к отклонению от общественных норм, а не соответствию им. Но даже эта небольшая выборка из нетипичного среза населения вызвала сенсацию. Угадайте, что было неожиданным наследием разводов? Детки с большими проблемами — вот что!

По крайней мере, так утверждали средства массовой информации. Уоллерстайн удалось обнаружить, что дети из семей разведенных родителей испытывали больше сложностей в построении личных отношений, чаще имели проблемы с алкоголем, а во взрослой жизни разводились чаще, чем их собратья из полных семей. Ее тщательное исследование влияния разводов на детей свелось к одной понятной фразе: развод — это плохо. Книга стала бестселлером. Правые торжествовали, потрясая находками Уоллерстайн, консерваторы сделали идею книги лозунгом. Левые отнеслись к исследованию прохладнее. Ката Поллитт привела убедительные аргументы в пользу того, что оно псевдонаучно.

Через три года вышла книга «В горе и в радости» И. Мэвис Хетерингтон, профессора психологии Виргинского университета. Ее исследование охватывало больший процент населения, более крупный географический регион и длительный период времени, а выводы были такие: развод — это не так уж плохо.

Мои собственные наблюдения по этому вопросу были менее научными, но более непосредственными и личными. Вот что я поняла: наши мысли и чувства по поводу развода в основном были связаны с матерями. Отцы оставались в стороне, не являясь частью эмоциональной картины. Некоторые из нас злились на матерей, другие просто не понимали, что произошло. Я оказалась где-то посередине. Наши матери вели себя так, как им вздумается. В это было трудно поверить. У нас, детей, голова кружилась, стоило об этом подумать. Наши матери разбивали семьи, бросали отцов и думали только о себе. Такова была наша версия.

И вот, став родителями, мы с братом внушили себе, что наши возможности ограничены, и предались добровольному заключению в стенах собственных домов. Наша мать разрушила нашу семью, но мы никогда не сделали бы ничего подобного с нашими детьми.

Мой брат вырос однолюбом. С женой они были знакомы со старших классов. Начали встречаться, когда обоим было по двадцать, и поженились спустя пару лет. Они с самого начала души друг в друге не чаяли — были одной из тех пар, что всегда пораньше уходили с вечеринки, чтобы просто побыть дома вдвоем. Дейв был мужем-партизаном. Он во всем поддерживал жену — ему нравились картины, которые она пишет, ее методы воспитания детей и обувь, которую она носила. Он пересказывал ее анекдоты. И был отцом «без права на ошибку». Он исполнял те же правила, что и я, только более фанатично. Органические хлопковые подгузники и стильные деревянные игрушки из Европы. У него мешки под глазами были годами, сколько его помню — дочери спали с ними в одной кровати. Он с гордостью носил слинг. Разумеется, поскольку он был моим братом, в его исполнении всё это выглядело круто.

Итак, мы приняли решение (мой брат, я и многие другие выросшие дети мам, сбежавших из дома), что наши семьи всегда будут на первом месте, а уж мы сами — на втором. Что мы всегда будем вести себя правильно. Сохраним брак, несмотря ни на что, и будем пить экологически чистое молоко. Так все и будет. Так мы с братом превратились в рабочих пчел улья семейной жизни.

Его просьба, чтобы наши родители наконец развелись, была абсолютно серьезной. С тех пор как у него появилась своя семья, он пуще прежнего начал огрызаться на все необычное, на нашу странную семейную историю. Они с женой создали идеальную маленькую ячейку общества, и, если смотреть с этой позиции, то наши предки казались совсем чокнутыми. Двое пап! А родители при этом до сих пор женаты! Безумие! Иногда он звонил мне и пытался убедить объединить силы в борьбе против родителей. Я отвечала неопределенно. Мне хотелось лишь одного — чтобы все ладили. Это желание было даже сильнее потребности угодить брату, которая, поверьте, тоже была сильной.

Эксцентричность моей семьи, странный договор, который заключили мама, отец и Ларри, не вызывали у меня идиосинкразии. Когда брат звонил и наседал на меня своими спокойными рациональными доводами, я пыталась помнить об этом. Но мозг отключался, стоило вспомнить о детстве. Загадочное явление — затуманивание мозга. Мне не хотелось вспоминать о нашем детстве, ни капельки.

Сейчас я смотрела на брата. В нем чувствовалась скрытая сила, как у свернувшейся кольцом змеи. Он злился, я знала. Не на меня. Так почему его гнев действовал мне на нервы?

Настала пора петь «С днем рождения». Я взгромоздила свою тяжелую дочурку на стульчик и пошла за пирогом. Зажгла свечи. Брюс запел, и я вошла в гостиную. От свечей в темноте перед глазами заплясали звездочки.

Что за выражение было на лицах моих родных, когда я вошла с пирогом в руках? Не знаю. Я смотрела только на дочку. Ее маленькие глазки сияли; она хлопала в ладоши.

Тем временем на занятиях йогой все мои старания были даром. Мне нравились позы, в которых нужно было застыть неподвижно — как подсказывало само слово «поза». Мне нравилось войти в позу, принять идеальную форму, оставаться в ней как можно дольше. Но Фрэн твердила, что в асанах главное — не стремление к идеалу, а процесс выполнения. Суть йоги в том, чтобы пытаться, говорила она. На словах это звучало прекрасно, но я фанатично стремилась к завершенности. Поза треугольника. Поза воина. Лотос. Полумесяц. Мне так хотелось задержаться в них дольше, стоять часами, заполнять их каркас, как тесто для пирога заливает форму для выпечки.

Но с бакасаной так не получалось. Когда Фрэн объявляла бакасану, я плелась через зал к стопке с одеялами и расстилала парочку на своем коврике — страховка на случай падения. Я боялась упасть, хотя в этом не было никакой опасности, — ведь я так и не набралась смелости хоть раз подняться в бакасану.

«Поза ворона не статична, — напомнила нам Фрэн. — В этой позе важно найти тонкое равновесие. Удержать ощущение игры».

Игры. Ясно. Я огляделась. Вокруг все поднимались в позу и падали, смеялись, краснели. Я же всё делала красиво: сначала разглаживала одеяла, затем приседала на корточки, выпрямив спину, как кол проглотила. Растопыривала пальчики на коврике, надавливая в пол одинаково подушечкой каждого, — правильная постановка рук для перевернутых поз и балансов, даже для собаки мордой вниз: вес должен быть распределен равномерно. Сделать это было на удивление сложно, но я сосредотачивалась, и у меня получалось. Потом я переносила вес вперед и ставила колени чуть выше локтей. И… всё.

В этот момент мои стопы должны были оторваться от пола, но они оставались внизу, как приросшие. Я не могла приподнять их ни на дюйм. Потому что не хотела. Ведь мое место было на земле.

А вот моей матери ничего не стоило взлететь. Только вот в детстве я боялась немного, что она возьмет и улетит навсегда.