Двенадцать - Джастин Кронин

И это его нервировало. Всю свою жизнь Гилдер, как профессионал, одевался, ни секунды не раздумывая. В церковь он почти не ходил, даже ребенком. Мать его несколько раз водила, но отец – никогда. Гилдер попытался вспомнить. Нужно нечто вроде мантии. Нечто, похожее на платье.

– Суреш!

Суреш вошел в его спальню, хромая. Ну и вид, почти как у Сода был. Опухшее лицо, розовое от ожогов, без бровей и ресниц, отчего его глаза выглядели удивленными. Порезы и синяки, опухшие, свежие. Пройдет за пару дней, но сейчас он выглядел помесью пасхального окорока и проигравшего бой боксера.

– Дай мне одеяние горничной.

– Зачем?

Гилдер махнул рукой в сторону двери.

– Просто принеси. Размером побольше.

Суреш принес требуемое и задержался, видимо, ожидая от Гилдера какого-то объяснения этой странной просьбе. А может, просто хотел посмотреть, как Гилдер в это одеяние влезать будет.

– Тебе никуда не надо было?

– Я думал, ты хочешь, чтобы я здесь остался.

– Иисусе, не тупи. Иди, распорядись насчет машины.

Суреш похромал прочь. Гилдер встал перед ростовым зеркалом и приложил к себе платье. Бога ради, он будет выглядеть клоуном. Но время не ждет. ЧР вот-вот сгонят на стадион всех плоскоземцев. В небольшом опоздании ничего плохого, поиграть на ожидании, но толпу будет трудно контролировать, если он сильно опоздает. Лучше не тянуть. Он надел одеяние через голову. В зеркале он увидел вовсе не клоуна. Больше похоже на невесту на свадьбе у амишей. Одеяние совершенно бесформенное. Сняв с вешалки пару галстуков, Гилдер связал их и подпоясался. Определенно лучше, но чего-то еще не хватает. Священники, как он помнил из своих редких контактов с религией в детстве, всегда носили какую-нибудь накидку. Гилдер подошел к окнам. Они были завешены плотными шторами с золотистыми шнурами с кистями на концах. Он накинул шнуры на плечи. Кисти болтались на уровне пояса. Взяв шнуры, он вернулся к зеркалу. Неплохо, по крайней мере, для тех, кто понятия не имеет ни о религии, ни о моде. Какой будет шок для историков в будущем, когда они узнают, что Хорос Гилдер, Первосвященник Храма Вечной Жизни, Восстановивший Цивилизацию, Пастырь Зари Новой Эры Сотрудничества Людей и Зараженных, украсил себя парой подхватов для штор.

Он открыл дверь и увидел ожидающего его Суреша. Лишенные ресниц глаза расширились.

– Не говори ни слова.

– Я и не собирался.

– Ну и хорошо.

Они спустились в вестибюль на лифте. Стояла потрясающая тишина. Гилдер отослал большую часть своей охраны на стадион. Народу не хватает, но главное – держать стадион под контролем. Их уже ждали машины, выпуская в холодный воздух клубы выхлопа. Машина Гилдера, грузовик с его величественным грузом в полуприцепе, пара пикапов и другой грузовик. Гилдер быстро подошел к последней машине, у которой стояли на часах двое посов. В чем минус одеяния священника, оно не слишком греет зимним вечером. Надо было пальто накинуть.

– Откройте.

Трудно поверить, что сидящая внутри на скамейке являлась источником стольких проблем. Ее даже можно было бы назвать хорошенькой, но о таком Гилдер уже давно не думал. Не то чтобы она изящна. Вовсе нет. Даже покрытая синяками и бледная, она все равно производила впечатление человека крепкого. Глубоко посаженные глаза, мощные черты лица, подтянутое, мускулистое тело, тем не менее женственное. В представлении Гилдера Серджо был мужчиной, и не просто мужчиной. В представлении Гилдера он походил на Че Гевару, революционера из какой-то банановой республики, с крохотными темными глазами и всклокоченной бородой. А это Жанна д’Арк.

– Что-нибудь хочешь сказать?

Гилдеру было совершенно плевать, он задал вопрос исключительно ради забавы.

Ее запястья и лодыжки были скованы. Рассеченные опухшие губы придали ее голосу хриплый тон, будто она сильно простужена.

– Хотела бы сказать, что мне жаль.

Гилдер рассмеялся. Серджо жаль!

– И чего тебе жаль, скажи мне?

– Того, что случится с тобой.

Вот, значит, непокорная до самого конца. Гилдер понимал, что это в порядке вещей, но его это все равно раздражало. Было бы неплохо еще немного поколотить ее.

– Последний шанс, – сказала женщина.

– Интересная мысль, – ответил Гилдер. И отошел от двери. – Закрывайте.

Лайла долго смотрела на нее, сидя на краю кровати. Косые лучи света от окна падали на лицо спящей девочки, ее светлые кудри разметались по подушке. Уже не первый день она была безутешна, то часами молчала, отказываясь отвечать, то вспыхивала гневом, кидаясь всем подряд. Но во сне ее защита ослабевала, и она снова становилась ребенком, доверчивым и умиротворенным.

Как тебя зовут, подумала Лайла. Что тебе снится?

Она протянула руку, чтобы коснуться волос девочки, но остановила себя. Она не проснется, да и дело не в этом. Дело в никчемности прикосновения Лайлы. Так много было Ев, все эти годы. А на самом деле была лишь одна.

Прости меня, маленькая девочка. Ты не заслужила этого. Никто из них не заслужил. Я самая эгоистичная женщина в мире. Все, что я делала, я делала во имя любви. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

Девочка пошевелилась и натянула на себя одеяло, резко поворачивая голову к Лайле. Ее губы разжались, и она издала тихий стон. Проснулась ли она? Нет, она положила ладонь под щеку и перетекла из одного сна в другой.

Лучше так, подумала Лайла. Лучше я просто сгину во мраке. Она осторожно встала с кровати. Остановившись у двери, повернулась, чтобы посмотреть в последний раз. Ее охватили воспоминания. Как она стояла у дверей детской с Брэдом, в доме, который они сотворили вместе, в любви своей. Как они смотрели на их крохотную девочку, сверток, внутри которого был младенец, чудо земли этой, спящее в колыбели. Как Лайле хотелось, чтобы она сама умерла, много лет назад. Если небеса – место, где исполняются мечты, то это было ее мечтой, длившейся внутри ее целую вечность.

Прощай, подумала она. Прощай, чей-то ребенок.

Вокруг стадиона творился едва сдерживаемый хаос, море идущих людей. Питер влился в поток. Никто даже не посмотрел на него. Он был просто еще одним незнакомым лицом, еще одной стриженой головой и грязным телом в лохмотьях.

– Не останавливаемся, не останавливаемся!

Они поднимались на рампу четырьмя колоннами, проходили через железные ворота и выходили на стадион. Слева от Питера виднелись бетонные ступени, ведущие к проходам, обозначенным буквами. Впереди – другая лестница, выше, уходящая наверх. Толпу делили на части. Две колонны направляли на нижние ярусы трибун, две другие – на верхние. Поле было залито ослепительным светом, и этот свет лился сквозь ворота. Питер попытался высмотреть Лору или Юстаса, но они были слишком далеко впереди него. Может, уже на трибунах. Буквы над проходами. P, Q, R. А потом S.