Обман Инкорпорэйтед - Филип Киндред Дик

– Знаешь, – хрипло сказал Фергессон, – может, зря я вообще занялся радиотехникой? Погляди, как все вокруг изменилось – все уже не так, как прежде. Сплошь телевизоры, большие цветные экраны, черно-белые кинескопы, сверхвысокие частоты… В былые времена у нас были только пятиламповые супергетеродинные приемники – и все. А тут высокое качество звучания, всякие специальные штучки. Пятнадцать килогерц – музыка для птиц. Катушки сопротивления, магнитофоны – с ума сойти можно! ЧМ-тюнеры – одно расстройство.

– Все устаканится, – терпеливо сказала Элис. – Радуйся, что ты занимаешься не грамзаписью. Тогда пришлось бы иметь дело с разными скоростями, долгоиграющими пластинками и теми пончиками «ар-си-эй-45» с большими дырками.

Фергессон пробрался на кухню и взял из холодильника второе пиво. Руки у него тряслись – шишковатые, мозолистые руки с короткими пальцами и темными ожоговыми шрамами на запястьях: он часто засовывал их во включенные радиоприемники…

– Этот придурок О’Нил, – злобно сказал он. – Все продаст и получит денежки. Видать, откроет на них большой бордель с неоновой вывеской и наклонным стеклом на фасаде.

– Что ты сказал, милый? – переспросила Элис.

Фергессон заворчал в ответ и снова вошел в гостиную. У него не было родственников, которые могли его финансировать: он выбрал трудный путь и медленно по нему двигался, полагаясь лишь на собственные силы. Фергессон зарабатывал деньги потом и кровью… А «Бел-Рекс» могли в одночасье его уничтожить.

– Отец был прав, – горестно сказал Фергессон. – Он говорил, что я совершаю ошибку.

– Твой отец вообще не одобрял занятия бизнесом, – напомнила Элис.

– Конечно, он же был юристом. Профессионалом. Образованным человеком.

– И еще спекулировал нефтью, потерял все, что имел, пришел к тебе и умер прямо здесь – в этом доме, оставшись без гроша в кармане. А мы вместе с твоей матерью восемь лет за ним ухаживали, пока он наконец не отправился в мир иной, – Элис сердито повысила голос. – И все это время он неустанно твердил, что бизнес – недостойное занятие для его сына. Лежал вон там пластом и изо дня в день тебя унижал… – Ее голос сорвался. – Почему ты вечно его приплетаешь? Почему никак не можешь забыть о нем?

– Он был прав, – Фергессон нащупал в жилетном кармане старинные золотые часы с вычурной надписью, красивыми черными стрелками и тонкими, как паутинка, цифрами. Это и все, что оставил после себя высокий, степенный старик – часы, да еще тяжелое серебряное кольцо, купленное у индейца из Юты. Ну, и старый кожаный портфель, набитый никому не нужными буровыми сертификатами.

– Я отчасти понимаю, что чувствует Хедли, – со злобой сказал Фергессон. – Так же, как и он, я попал в этот бизнес случайно. Я не собирался становиться бизнесменом – я хотел стать юристом, как мой отец. Возможно, именно в этом проблема Хедли: видимо, ему не хочется быть обыкновенным продавцом телевизоров. Я-то уж точно не захотел бы – лучше посуду мыть. Будь у него хоть немного здравого смысла, он пошел бы, куда глаза глядят.

– И чем же ему заниматься?

– Да чем угодно. Записаться в армию. Я служил в национальной гвардии, и мне это не повредило. Армия воспитала бы из него мужика, у него появился бы внутренний стержень. Не будь он таким слабаком и рохлей, давно бы уволился, – Фергессон ткнул в Элис пальцем. – Будь он хотя бы на что-то годен, давно бы ушел! Я тебе кое-что расскажу: его отец был врачом. Он погиб. Но я четко знаю, что бы он сказал, если бы остался в живых… То же, что и мой отец.

– Откуда тебе известно?

– Хедли воспитывали женщины. Он типа тех парней из Госдепартамента, типа Дина Ачесона[62]. Целое поколение. Неженки… никакого стержня, – он понизил голос в унылом разочаровании. – Немудрено, что Америка теряет авторитет. Немудрено, что коммуняки побеждают, если парадом командуют маменькины сынки. Не то что в былые времена.

– Всегда так было, – реалистично сказала Элис.

Фергессон приковылял к дивану, рухнул на него и безучастно уставился на груду пестрого коврика, который неутомимо вязала жена.

– Беда Хедли в том, – сказал он, – что у него нет нравственных ориентиров. Он не отличает хорошее от плохого: никто не научил его жизненным принципам.

– Например?

– Например, ходить в церковь. Например, верить в Бога и в свою страну, – Фергессон угрюмо потягивал пиво. – Это прекрасная страна, Элис. Никогда не забывай этого. Если усердно трудиться, можно далеко пойти. Взгляни на меня: когда я только начинал, у меня ничего не было. Я построил все собственными руками, – она показал на твердый деревянный пол. – Я постелил этот пол, помнишь?

– Конечно, помню, – язвительно ответила Элис. – Я же тебе помогала.

– Фундамент: я вычерпал всю эту грязь и самостоятельно заложил фундамент. И постелил плитку на кухне. Эта чертова раковина. Этот дом, магазин – всё… Я построил все с нуля. Никогда в жизни не проворачивал делишек – владей я «Ричмондским пунктом», я бы добился больших успехов. Купи я сию же минуту «Электроприборы О’Нила», у меня бы мигом закипела работа.

– Пожалуйста, не кричи на меня, – с тревогой сказала Элис. – Что с тобой такое?

– Ничего, – буркнул Фергессон и отхлебнул пива. – Ничего страшного.

Поздним вечером он сделал то, чего и сам до конца не понимал. Надел пальто, вышел в гараж и завел «понтиак», а пару минут спустя покатил по темным ночным улицам – в сторону пустынного делового района и «Современных телевизоров».

Это случалось, когда он волновался, и он об этом знал. Когда Фергессон беспокоился или сомневался, он выходил из дому поздно ночью и в одиночку ехал в магазин. Темный, молчаливый магазин с его призрачными силуэтами. Весь свет был выключен, не считая синей дежурной лампочки, мигавшей над сейфом. В подвале, представлявшем собой сырой бетонный склеп, на одиноком олсеновском верстаке лишь изредка взмахивал крыльями, жужжал и барахтался какой-нибудь жучок: единственный звук во всем помещении.

По дороге Фергессон продолжал думать о Баде О’Ниле. Неудачник. Некомпетентный, обделенный талантами. Безобидный, добродушный, говорливый и любящий строить планы. Потрясенный банкротством своего безвкусного магазина и толком не понимающий, почему же тот прогорел.

Возможно, О’Нил развивал запутанную мифологию: он пал жертвой тайного заговора, объединения конкурентов.

Фергессон взглянул на свои руки, обхватившие руль «понтиака». Умелые руки – не то что у Бада О’Нила. Или, может, он заблуждается? «Современные телевизоры» когда-то были таким же магазинчиком, как «Ричмондский пункт», и Фергессон горбился за прилавком точно так же, как Бад О’Нил. Туда сползались старухи со своими «этуотер-кентсами», а он устанавливал новые фильтры, проверял радиолампы, присоединял старые приемники поводками к проигрываелям. В былые времена, в далеких тридцатых, когда он вступил во владение магазином, на окнах тоже стояли штабеля севших батареек. Радиолампы и лучевые трубки, подержанные прилавки, испытательное оборудование. Рев приемников, перевернутых на верстаке и словно протестовавших против осмотра.