Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

Краткую паузу прервали крики и вопли двух выбежавших из паба дочек Полворта. Не глядя на отца и Страйка, они пролезли под цепью, отделяющей улицу от мокрого галечного берега, и помчались к воде; через мгновение за ними погнался племянник Страйка, Люк, который сжимал в руке две булочки с кремом и явно готовился запустить ими в девчонок.

– ЭЙ! – закричал Страйк. – НЕ СМЕТЬ!

У Люка вытянулась физиономия.

– Они первые начали! – заявил он и продемонстрировал Страйку белое пятно на спине черного костюмчика, купленного ему по случаю прощания с двоюродной бабушкой.

– А я закончу, – отрезал Страйк под хихиканье сестер Полворт, которые выглядывали из-за борта лодки, послужившей им укрытием. – Отнеси назад и положи, где взял.

Испепелив дядю злобным взглядом, Люк вызывающе надкусил одну булочку, но потом развернулся и поплелся к гостинице.

– Засранец мелкий, – пробормотал Страйк.

Полворт отстраненно наблюдал, как его дочки брызгаются холодной водой и кидаются песком. Отреагировал он только тогда, когда младшая поскользнулась и, заорав с перепугу, рухнула спиной на ледяную кромку моря.

– Бляха-муха… а ну, марш в помещение! И нечего мне тут реветь, сама виновата… марш за мной в помещение, кому сказано!

Троица Полвортов заспешила в «Корабль и замок», и Страйк опять остался один.

Подпрыгивающую на водной ряби чайку, привыкшую, несомненно, к потоку туристов, к скрежету и дребезгу фалмутского парома и рыбацких суденышек, что ни день снующих туда-обратно по всей бухте, никак не могли потревожить визг и вопли сестер Полворт. Зоркие глаза птицы были устремлены в морские дали, на какую-то невидимую Страйку цель.

Чайка взлетела лишь тогда, когда тучи вновь сомкнулись и море блеснуло черным металлом. Страйк провожал ее взглядом, пока она взмывала ввысь на широких изогнутых крыльях, все дальше от тихой бухты, в сторону открытого моря, готовая к трудному, но неизбежному делу – к борьбе за выживание.

В восемь утра Робин вышла из станции метро «Тотнэм-Корт-роуд» под лазурное небо. До вчерашнего дня она думала, что сегодня ей предстоит встреча с мужем, от которого она потребовала развода, для попытки досудебного урегулирования при помощи медиации. После долгих месяцев ливней и гроз солнце воспринималось как маленькое чудо, и Робин, свободная в этот день от слежки, с удовольствием надела платье вместо вечных джинсов и свитшота.

Хотя она злилась на Мэтью, отменившего встречу всего за сутки до назначенного срока («…мой клиент с сожалением сообщает о возникновении неотложного дела личного характера. С учетом моего собственного графика работы во второй половине марта предлагаю сторонам согласовать удобную для них дату в апреле») и подозревала его в преднамеренном затягивании процесса с одной лишь целью – продемонстрировать свое преимущество и надавить на нее, вынудив отказаться от претензий на их совместный банковский счет, но все же первые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь пыль над вечно раскопанной Черинг-Кросс-роуд, поднимали настроение. Страйк заставил Робин взять отгул на пять дней, и за это время она невольно осознала, что изнывает без работы. Поскольку ей совсем не хотелось возвращаться домой в Йоркшир и по сотому разу отвечать на одни и те же вопросы матери про развод и агентство, а средств, чтобы устроить себе подобие отпуска, не хватало, то бо`льшую часть времени она проводила за конторской документацией или занималась делом Бамборо.

Не то чтобы конкретные зацепки, но некоторые идеи у нее появились, и сейчас, с утра пораньше, она направлялась в офис, надеясь перехватить Страйка до начала рабочего дня. Звук отбойных молотков, перекрывающий крики дорожных рабочих, сопровождал ее до поворота на тенисто-тихую Денмарк-стрит, где еще даже не открылись магазины. Робин поднялась по металлической лестнице до предпоследнего этажа, и тут из-за стеклянной двери офиса до нее долетели голоса. В агентстве горел свет, хотя часы показывали только восемь пятнадцать.

– Доброе утро! – поприветствовал Страйк входящую Робин. Он стоял рядом с закипающим чайником и несколько удивился ее раннему приходу. – Я-то думал, ты появишься после обеда.

– Все отменилось, – ответила Робин.

Она не знала наверняка: Страйк забыл об ее планах на это утро или же просто не хотел говорить лишнего в присутствии Морриса, расположившегося на диване из кожзаменителя. Моррис был, как всегда, неотразим, но голубые глаза воспалились, а подбородок темнел от щетины.

– Давненько не видались, – сказал он. – Шикарно выглядишь. Что делает с человеком отдых!

Робин пропустила этот комментарий мимо ушей, но, уже вешая куртку на плечики, пожалела, что нарядилась в платье. Она всерьез разозлилась на Морриса, который вогнал ее в краску; конечно, в привычных джинсах ей сейчас было бы комфортнее.

– Моррис застукал Мистера Смита с нянюшкой, – сообщил Страйк.

– Ух ты, как быстро! – сказала Робин, стараясь проявлять великодушие и сожалея лишь о том, что лавры достались не кому-нибудь, а Моррису.

– С поличным, в начале второго ночи, – похвалился Моррис и протянул Робин камеру ночного видения. – Муженек якобы что-то отмечал с парнями. А у няни по вторникам свободный вечер. Эти придурки прощались на пороге дома. Типичная ошибка начинающих.

Робин медленно листала снимки. На пороге таунхауса муж Миссис Смит держит в объятиях фигуристую няню, похожую на Лорелею, бывшую девушку Страйка. Моррис запечатлел не только страстный поцелуй, но и номер дома и название улицы.

– Какой это район? – спросила Робин, постукивая пальцем по фото с поцелуем.

– Шордич. Дом арендует близкая приятельница няньки, – ответил Моррис. – Согласись, удобно, когда есть подруга, у которой можно тайком перепихнуться. Я установил имя и личные данные – эта теперь тоже не отвертится. – Сцепив руки за головой, он хорошенько потянулся на диване и сказал, подавляя зевоту: – Не часто удается сломать жизнь трем теткам сразу, правда?

– Не говоря уж о законном супруге, – ответила Робин, глядя на правильный профиль мужа женщины, сделавшей карьеру на бирже: в свете фонаря он шел к семейному автомобилю.

– Пожалуй, – Моррис удерживал растяжку, – он тоже огребет.

У него задралась футболка, оголив накачанный пресс – предмет гордости, как подумала Робин.