11/22/63 - Стивен Кинг

Потом Джин воскликнула на английском:

— Господи, это ружье?

Все замерло, включая — судя по ощущениям — и мое сердце.

Марина рассмеялась. Звенящим смехом коктейльной вечеринки, ха-ха-ха, насквозь фальшивым.

— Он теряет работу, у нас нет денег, а этот безумец покупает винтовку. Я говорю: «Поставь ее в стенной шкаф, ты, чокнутый идиот, чтобы не пугать беременную жену».

— Я хотел пострелять по мишеням, ничего больше, — заговорил Ли. — В морской пехоте у меня получалось. В мою честь «панталонами Мэгги»[149]не размахивали.

Новая пауза, продлившаяся, как мне показалось, целую вечность, а потом громовой смех де Мореншильдта.

— Да ладно, не пудри мне мозги! Как ты смог не попасть в него, Ли?

— Я понятия не имею, о ком вы говорите.

— О генерале Уокере, парень. Кто-то чуть не разбрызгал мозги этого негроненавистника по стене кабинета его собственного дома на Черепашьем ручье. Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь?

— В последнее время я газет не читал.

— Да? — удивилась Джин. — Разве там, на стуле, не «Таймс гералд»?

— Я про новости. Слишком они тоскливые. Только раздел юмора и страницы с вакансиями. Большой Брат говорит: работай, или ребенок умрет с голоду.

— Так этот неудачный выстрел — не твоя работа? — спросил де Мореншильдт.

Дразня его. Подкалывая.

Вопрос — почему? Либо де Мореншильдт никогда в жизни не поверил бы, что такое ничтожество, как Кролик Оззи, стреляло вечером в среду… либо он точно знал, что стрелял Ли. Может, потому, что Джин заметила винтовку. Мне всем сердцем хотелось, чтобы женщины ушли, и я, послушав разговор Ли и его своеобразного друга, возможно, получил бы ответы на свои вопросы. А так… сомнения все равно оставались.

— Вы думаете, я свихнулся до такой степени, чтобы стрелять, зная, что Джон Эдгар Гувер заглядывает мне через плечо? — Ли говорил так, словно старался подыграть де Мореншильдту. «Шутим вместе с Джорджем» вместо «Поем вместе с Митчем», но получалось у него не слишком.

— Никто не говорит, что ты в кого-то стрелял, Ли, — попыталась успокоить его Джин. — Просто пообещай, что найдешь для винтовки безопасное место в шкафу, когда твой ребенок начнет ходить.

Марина ответила на это на русском, но я время от времени видел малышку во дворе и знал, что она говорит: Джун уже начала ходить.

— Джуни понравится этот славный подарок, — сменил тему Ли, — но мы не празднуем Пасху. Мы атеисты.

Может, он и был атеистом, но, согласно записям Эла, Марина — с помощью своего воздыхателя, Джорджа Бауха, — тайком окрестила Джун в разгар Карибского ракетного кризиса.

— И мы тоже! — воскликнул де Мореншильдт. — Именно поэтому мы празднуем Пасхального кролика! — Он подошел ближе к лампе, и его смех чуть не оглушил меня.

Они поговорили еще минут десять, то на русском, то на английском. Потом Джин засобиралась.

— Оставляем вас с миром. Думаю, мы вытащили вас из постели.

— Нет-нет, мы не спали, — ответил Ли. — Спасибо, что заехали.

— Мы скоро поболтаем, Ли, — прогрохотал де Мореншильдт. — Приезжай в загородный клуб. Мы организуем официантов в коллектив!

— Конечно, конечно. — Они уже шли к двери.

Де Мореншильдт сказал что-то еще, но слишком тихо, и я разобрал лишь несколько слов. Вроде бы вернул ее себе.

Когда ты вернул ее себе? Этот вопрос задал де Мореншильдт? В смысле, когда ты вернул себе винтовку?

Я прокрутил пленку раз шесть, но супермедленная скорость не позволила расслышать что-то еще. Я лежал без сна и после того, как Освальды уснули. Не спал и в два часа ночи, когда заплакала Джун и Марина встала, чтобы ее успокоить. Я думал о Сейди, забывшейся тревожным сном под действием морфина в больнице «Паркленд мемориал». Отвратительная палата, узкая кровать — но там я бы уснул, это точно.

Я думал о де Мореншильдте, маниакальном актере, рвущем на себе рубаху. Что ты сказал, Джордж? Что ты сказал в самом конце? Когда ты вернул ее себе? Или все вернется на круги своя? Или чего-то там не вернешь? А может, что-то совсем другое.

Наконец я уснул. И оказался в парке развлечений с Сейди. Мы подошли к тиру, где стоял Ли, вжимая приклад винтовки в плечо. За стойкой тира расположился Джордж де Мореншильдт. Ли выстрелил три раза и не поразил ни одной мишени.

— Извини, сынок, — покачал головой де Мореншильдт, — никаких призов для тех, в чью честь поднимают «панталоны Мэгги».

Потом он повернулся ко мне и улыбнулся:

— Подходи ближе, сынок, может, тебе повезет больше. Кто-то ведь должен убить президента, так почему не ты?

Я проснулся как от толчка при первом свете зари. Освальды надо мной спали.

Во второй половине Пасхального воскресенья я оказался в Дили-плазе, сидел на парковой скамейке. Смотрел на отвратительный кирпичный куб Хранилища школьных учебников и думал о том, что делать дальше.

Через десять дней Ли уедет из Далласа в Новый Орлеан, где он родился. Там он получит работу — станет смазчиком техники в кофейной компании — и арендует квартиру на Мэгезин-стрит. Проведя две недели или около того с Рут Пейн и ее детьми в Ирвинге, Марина и Джун присоединятся к нему. В мои планы поездка в Новый Орлеан не входила. Я не мог оставить Сейди, которую ждали долгий период выздоровления и неопределенное будущее.

Намеревался ли я убить Ли между Пасхальным воскресеньем и двадцать четвертым апреля? Вероятно, мне бы это удалось. Потеряв работу в «Джеггарс-Чайлс-Стоуволл», он проводил большую часть времени в квартире надо мной или раздавал в центре Далласа листовки «Честное отношение к Кубе». Иногда отправлялся в публичную библиотеку, но отказался от Айн Рэнд и Карла Маркса в пользу вестернов Зейна Грея.

Застрелить его на улице или в библиотеке на Янг-стрит? Это привело бы к немедленному аресту. Но я мог покончить с ним в квартире наверху, пока Марина находилась в Ирвинге, шлифуя русский Рут Пейн. Я мог бы постучать в дверь и пустить ему пулю в лоб, когда он откроет. Без проблем. При выстреле в упор никому не придется махать «панталонами Мэгги». А что потом? Бежать. С вопросами полиция первым делом придет ко мне. Это ведь я жил в квартире внизу.

Я мог заявить, что ничего не слышал, и поначалу такой ответ их устроит, но сколько времени потребуется, чтобы выяснить, что Джордж Амберсон с Западной Нили-стрит — тот самый Джордж Амберсон, который недавно оказался на месте преступления на аллее Ульев? Начнется более серьезное расследование, и откроется, что диплом Джорджа Амберсона — из липового колледжа в Оклахоме, а рекомендательные письма Джорджа Амберсона — подделки. В этот момент меня скорее всего арестуют. Полиция получит ордер на обыск моей банковской ячейки, если узнает, что таковая у меня есть, а она скорее всего узнает. Мистер Ричард Линк, мой банкир, увидит мою фамилию и/или фотографию в газете и обратится в полицию. И как они расценят мои мемуары? Как мотив для убийства Освальда, пусть это и безумие.