11/22/63 - Стивен Кинг

НОВЫЙ ОРЛЕАН, ЭКСПРЕСС

Я посмотрел, как автобус поднимается по пандусу к уходящим на восток полосам М-20, потом отшагал два квартала к моему автомобилю и поехал в Джоди.

Сработала интуиция — опять.

Я заплатил майскую аренду за квартиру на Западной Нили-стрит, хотя мне уже следовало ограничить расходы и у меня не было веских причин держать ее за собой. Ориентировался лишь на неопределенное, но сильное чувство, что необходимо сохранить операционную базу в Далласе.

За два дня до Кентуккийского дерби я поехал на Гринвилл-авеню с твердым намерением поставить пятьсот долларов на Шатогея. Я рассуждал, что такая ставка будет не столь заметна. Припарковался в четырех кварталах от «Честного платежа» и запер автомобиль — необходимая предосторожность в этом квартале даже в одиннадцать утра. Двинулся быстрым шагом, но потом — без всякой на то причины — притормозил.

А в полуквартале от букмекерской конторы, маскирующейся под ссудную кассу, вообще остановился. Вновь увидел букмекера — в этот день без солнцезащитного козырька, — который привалился к дверному косяку своего заведения и курил. Залитый ярким солнечным светом, с резкими тенями в дверном проеме за спиной, он напоминал фигуру с картины Эдварда Хоппера. В этот день он никак не мог заметить меня, потому что смотрел на автомобиль, припаркованный на другой стороне улицы. Кремовый «линкольн» с номерным знаком на зеленом фоне. Над цифрами я прочитал слова: «СОЛНЕЧНЫЙ ШТАТ». Автомобиль этот не свидетельствовал о гармонии. Автомобиль этот скорее всего не принадлежал Эдуардо Гутиерресу, который улыбался и говорил: Вот идет мой янки из Янкиленда. Тому самому, кто почти наверняка приказал сжечь мой дом на берегу.

Тем не менее я развернулся и зашагал к своему «шевроле». Пятьсот долларов остались в кармане.

Сработала интуиция.

Получив доказательства того, что история склонна повторяться, во всяком случае, по отношению ко мне, вы не удивитесь, узнав, что для оплаты больничных счетов Сейди Майк Кослоу предложил возродить «Джодийское гулянье». Сказал, что сможет уговорить прежних участников на повторное представление, поскольку запланировали мы его на середину лета, и свое слово сдержал: пришли практически все. Элли тоже согласилась сыграть на банджо «Кэмптаунские скачки» и «Клинчмаунтинский прорыв», хотя и пожаловалась, что после прошлого выступления пальцы до сих пор болят. Мы выбрали двенадцатое и тринадцатое июля, но неожиданно возникли проблемы, и какое-то время мы находились в подвешенном состоянии.

Первым препятствием оказалась сама Сейди, которая от нашей идеи пришла в ужас. Назвала ее «сбор милостыни».

— Ты говоришь так, будто впитала это с молоком матери, — заметил я.

Она сердито глянула на меня, потом уставилась в пол и принялась разглаживать волосы, падавшие на обезображенную сторону лица.

— А если и так? Разве это что-то меняет?

— Господи, что же у нас получается? Тебя послушать, так ты набиралась уму-разуму от женщины, которая, узнав, что ее дочь изуродовали и чуть не убили, больше всего тревожится из-за смены церкви.

— Это унизительно, — прошептала Сейди. — Это унизительно, полагаться на милосердие города.

— Ты так не думала, когда речь шла о Бобби Джил.

— Ты загоняешь меня в угол, Джейк. Пожалуйста, не делай этого.

Я сел рядом с ней, взял за руку. Она вырвалась. Я взял снова. На этот раз она смирилась.

— Я знаю, для тебя это нелегко, милая. Но есть время отдавать — и есть время брать. Уж не знаю, так ли сказано в Книге Екклесиаста, но тем не менее это правда. Твоя медицинская страховка — пшик. Доктор Эллертон идет нам навстречу, отказываясь от вознаграждения…

— Я не просила…

— Помолчи, Сейди. Пожалуйста. Это называется работа pro bono[150], и он хочет это сделать. Но оперировать будут и другие хирурги. Счета за операции будут астрономические, а мои ресурсы ограниченны.

— Лучше бы он меня убил, — прошептала она.

— Никогда так не говори. — Сейди отпрянула, услышав злость в моем голосе, по ее щекам потекли слезы. Пока она могла плакать только одним глазом. — Дорогая, люди хотят сделать это для тебя. Позволь им. Я знаю, твоя мать живет у тебя в голове — наверное, как и у любого из нас, — но тут ты не должна ей уступить.

— Врачи не смогут все поправить. Я уже никогда не буду прежней. Эллертон так мне сказал.

— Они смогут поправить многое. — Это прозвучало значительно лучше, чем они смогут поправить хоть что-то.

Сейди вздохнула.

— Ты храбрее, чем я, Джейк.

— Храбрости тебе хватает. Так мы договорились?

— «Шоу милосердия к Сейди Данхилл». Моя мать лопнет от злости, если узнает.

— Еще одна причина провести его. Мы отошлем ей фотографии.

Она улыбнулась, но лишь на мгновение. Закурила чуть дрожащими пальцами, потом вновь начала поглаживать волосы, скрывавшие рану.

— Я должна там быть? Чтобы видели, на что пойдут их доллары? Как беркширская свинья на аукционе?

— Разумеется, нет. Хотя я сомневаюсь, что кто-то упадет в обморок. Большинство из них видело и похуже. — Работая в школе, расположенной в сельской местности, мы и сами видели кое-что похуже. К примеру, Бритту Карсон, сильно обгоревшую при пожаре, или Даффи Хендриксона, левая кисть которого напоминала копыто, после того как в отцовском гараже вдруг соскользнула вниз цепная таль с подвешенным на ней двигателем грузовика.

— Я не готова к такому осмотру. И едва ли буду.

Я всем сердцем надеялся, что она заблуждается. Безумцы этого мира — Джонни Клейтоны, Ли Харви Освальды — не могли победить. Если у Бога не получалось все поправить после того, как они одерживали свои маленькие говняные победы, это делали обычные люди, пытались, во всяком случае. Однако сейчас не стоило проповедовать на сей счет.

— Тебе станет легче, если я скажу, что доктор Эллертон согласился принять участие в шоу?

Она тут же забыла про волосы и уставилась на меня.

— Что?

— Он хочет изобразить зад Берты. — Речь шла о парусиновом творении учащихся с кафедры искусств — танцующей лошади Берте. Она бродила по сцене по ходу нескольких миниатюр, но всеобщее внимание привлекала при исполнении танца — с мотающимся из стороны в сторону хвостом — под песню Джина Отри «Снова в седле». Хвост приводился в движение веревками, за которые дергала задняя половина «Команды Берты». Селян, не отличавшихся утонченным чувством юмора, Берта очень веселила.

Сейди начала смеяться. Я видел, что ей больно, но она не могла остановиться. Откинулась на спинку дивана, прижала ладонь ко лбу, словно чтобы не дать взорваться мозгу.