11/22/63 - Стивен Кинг

Зеленая изгородь выглядела точно такой же.

Я проломился сквозь нее, не обращая внимания на царапины, которые жесткие ветки оставляли на руках. Пригнувшись, перебежал двор и попытался открыть дверь. Заперта. Я сунул руку под ступеньку в уверенности, что ключа нет, потому что прошлое стремится к гармонии с самим собой и оно упрямо.

Но ключ был. Я достал его, сунул в замочную скважину и стал медленно надавливать. Когда защелка подалась, раздался глухой щелчок, и я замер, ожидая крика тревоги. Тишина. В гостиной горел свет, но голосов я не слышал. Может, Сейди уже умерла, а Клейтон ушел?

Господи, только не это.

Но, осторожно распахнув дверь, я услышал его. Он говорил громко, медленно и монотонно, совсем как Билли Джеймс Харгис, наглотавшийся транквилизаторов. Объяснял ей, какая она шлюха и как загубила его жизнь. А может, он говорил о девушке, которая попыталась прикоснуться к нему. Джонни Клейтон их не различал — обе были охочими до секса рассадниками болезней. Которых надо держать в узде. И в кровати, разумеется, отделять шваброй.

Я снял туфли и поставил на линолеум. Над раковиной горела лампа. Я проверил, куда падает тень, чтобы убедиться, что она не войдет в гостиную вперед меня. Достал из кармана пиджака револьвер и двинулся через кухню, чтобы встать у арки и ждать, пока не услышу: «Звонит „Эйвон“, спецдоставка в кастрюльке». Тут бы я и ворвался в гостиную.

Только не дождался. Когда Дек заговорил, в его голосе не было ничего веселого. Только шок и ярость. И заговорил он не снаружи, а в доме:

— Господи! Сейди!

После этого все произошло быстро, очень быстро.

Клейтон взломал замок парадной двери, так что собачка не могла защелкнуться. Сейди на это внимания не обратила, в отличие от Дека. Поэтому, вместо того чтобы постучать, он толкнул дверь и вошел в дом с керамической кастрюлькой в руках. Клейтон по-прежнему сидел на скамеечке, нацелив револьвер в живот Сейди, но нож положил на пол рядом с собой. Дек — он сам потом об этом сказал — понятия не имел, что у Клейтона был нож. Я сомневаюсь, заметил ли он и револьвер. Потому что он видел только Сейди. Верхняя часть ее платья стала грязно-бордовой. Кровь залила руку и часть дивана. Но самое страшное случилось с ее лицом, повернутым к нему. Левая щека разошлась надвое, как разорванный занавес.

— Господи! Сейди! — Крик просто вырвался из груди. Его переполняли шок и ярость.

Клейтон повернулся, его верхняя губа вздернулась, обнажая зубы. Он поднял револьвер. Я это увидел, потому что уже проскочил арку между кухней и гостиной. И я увидел, как Сейди ударила по скамеечке ногой. Клейтон выстрелил, пуля ушла в потолок. Когда он попытался встать, Дек бросил в него керамическую кастрюльку. Крышка отлетела в сторону. Вермишель, мясо, зеленые перчики и томатный соус выплеснулись в воздух. Кастрюлька, наполовину опустевшая, угодила Клейтону в правую руку. Остатки китайского рагу полились на него. Револьвер упал.

Я видел кровь. Видел изуродованное лицо Сейди. Видел Клейтона, сидящего на корточках на заляпанном кровью и китайским рагу ковре. Я прицелился.

— Нет! — крикнула Сейди. — Нет, пожалуйста, нет!

Ее крик отрезвил меня, как пощечина. Если бы я его убил, то стал бы объектом полицейского расследования, какими бы оправданными ни казались мои действия. Тут же выяснилось бы, что никакой я не Джордж Амберсон, и я лишился бы шанса предотвратить ноябрьское убийство. Да и нашлось бы мне оправдание? Передо мной стоял невооруженный человек.

Я тоже так думал, потому что не видел ножа. Его накрыла перевернувшаяся скамеечка. Но и если бы нож лежал на самом виду, я мог его не заметить.

Я убрал револьвер в карман и рывком поднял Клейтона на ноги.

— Меня бить нельзя! — С губ летела слюна. Глаза остекленели, словно у него начался припадок. Он потерял контроль над мочевым пузырем: я услышал, как моча льется на ковер. — Я психически больной, я не несу ответственности за свои действия, не могу нести ответственности, у меня справка, она в бардачке моего автомобиля, я покажу ее…

Его хныкающий голос, абсолютный ужас, написанный на лице (теперь, когда его обезоружили), оранжево-блондинистые волосы, патлами падающие на глаза, даже запах китайского рагу… все это привело меня в ярость. Но прежде всего я разъярился, видя Сейди, съежившуюся на диване и залитую кровью. И ее волосы свисали вниз, а с левой стороны, рядом с жуткой раной, слиплись в комок. Из-за этого подонка ей предстояло ходить со шрамом, в том же месте, что и у Бобби Джил. Хотя у той шрам практически исчез — и это естественно, прошлое стремится к гармонии, а рана Сейди выглядела хуже некуда.

Я ударил его по правой щеке, достаточно сильно, чтобы слюна полетела из левого уголка рта.

— Это тебе за швабру, псих долбаный!

Следующая оплеуха пришлась по другой щеке, и теперь слюна полетела из правого уголка рта. Он издал горький, отчаянный вой, какой приберегают для самого худшего, для зла такого ужасного, что его невозможно исправить. Или простить.

— Это тебе за Сейди!

Я сжал пальцы в кулак. В каком-то другом мире Дек что-то кричал в телефонную трубку. Потирал ли он грудь, совсем как Теркотт? Нет. Пока еще нет. В том же другом мире стонала Сейди.

— А это за меня!

Я врезал ему, и — я говорил, что скажу всю правду, без утайки — хруст его носа, крики боли в моих ушах зазвучали музыкой. Я отпустил Клейтона, и он рухнул на пол.

Тогда я повернулся к Сейди.

Она попыталась встать с дивана, попыталась протянуть ко мне руки — не вышло. Они упали на окровавленное платье. Ее глаза начали закатываться, я уже не сомневался, что она лишится чувств, но ей удалось остаться в сознании.

— Ты пришел, — прошептала она. — Джейк, ты пришел, чтобы спасти меня. Вы оба пришли.

— Аллея Ульев! — кричал Дек в трубку. — Нет, я не знаю, какой дом, не помню номер, но вы увидите старика в туфлях, облепленных китайским рагу, который будет стоять на дороге и махать руками! Поторопитесь! Она потеряла много крови!

— Не двигайся. — Я шагнул к Сейди. — Постарайся не…

Ее глаза широко раскрылись. Она смотрела мне за спину.

— Берегись! Джейк, берегись!

Я развернулся, сунул руку в карман за револьвером. Дек тоже повернулся, держа трубку скрюченными артритом пальцами, словно дубинку. Но хотя Клейтон и поднял с пола нож, которым обезобразил Сейди, дни, когда он мог причинить кому-то вред, остались в прошлом. Как выяснилось, за одним исключением.

Прошлое вновь повторилось, эпизод, виденный мной на Гринвилл-авеню вскоре после приезда в Техас. Нет, из «Розы пустыни» не доносилась музыка Мадди Уотерса, однако компанию мне составляли другая раненая женщина и другой мужчина со сломанным носом, из которого текла кровь, в вылезшей рубашке, свисавшей почти до колен. Этот мужчина держал в руке нож, а не пистолет, но в остальном отличий я не находил.