Конан Дойл - Максим Чертанов

Но статья рассказывала отнюдь не только об Уайльде: доктор сообщал американским читателям об успехах спиритизма по всему миру. В Мюнхене доктор Шренк-Нотцинг демонстрировал эктоплазму ста ученым, и «все они были вынуждены признать истинность своих ощущений». В Парижском метафизическом институте подлинность телекинеза и других спиритических явлений засвидетельствовали несколько издателей, несколько медиков, представитель префектуры полиции и трое ученых – Рише (французский физиолог и психолог, лауреат Нобелевской премии, способствовал тому, что автоматическое письмо стали использовать при исследованиях истерии), Фламмарион (французский астроном, исследователь планет Солнечной системы, автор книги «Множественность обитаемых миров») и сэр Оливер Лодж. Было, правда, в Европе еще множество ученых, не менее выдающихся, чем Рише и Лодж, которые спиритизм отрицали, но ведь они не ходили по спиритическим сеансам! Как можно отрицать то, чего не видел? Факты и только факты! Все по сей день удивляются: как все-таки Дойл мог быть таким легковерным? А что, если он легковерным вовсе не был? Если он, напротив, был предельно недоверчив? Не доверял никому и ничему, чего не видел лично (или – в крайнем случае – не видели лично несколько уважаемых джентльменов безупречного поведения); если не мог постичь сам какого-то секрета – не верил тому, кто якобы его постиг. Допустим, у доктора исчез бумажник – это факт. Доктор не смог догадаться, как это было сделано, – значит, произошло чудо. Пусть другие сколько угодно рассказывают о ловком карманнике – это домыслы, ведь его никто за руку не поймал, факта нет! Одни гипотезы!

Дойл отвергал возможность обобщения – вот в чем его проблема; певец дедуктивного метода мышления, он полностью отрицал индуктивный, восходящий от общего к частному. Если доказано, что преступник убил 99 человек, – отсюда вовсе не следует автоматически, что именно он убил сотого: доказывать фактами необходимо каждое преступление. Если медиума ловили на жульничестве 99 раз, но в сотый раз не сумели поймать, – значит, в этот сотый раз он был невиновен и творил чудо! Разве не осуждают у нас невинных?! Никому нельзя верить на слово – ни полицейским, обвинившим Слейтера, ни самому Слейтеру, а только фактам!

Мало ли что там Гудини видел на каком-то сеансе – а доктора Дойла на этом сеансе не было! Мало ли что Прайс один раз поймал Хоупа за руку – а еще десять раз поймать не смог! Мало ли кого какая-то там комиссия разоблачила – а доктор в этой комиссии не участвовал! Дело бедняги Идалджи тоже комиссия разбирала – и чего они там наворотили, покуда не пришел доктор Дойл и лично не изучил факты? Факты, факты! Видеть все улики своими глазами! «Отбросьте всё невозможное – и оставшееся, как бы оно ни было невероятно, и есть истина». Но большинство людей рассуждают иначе: «Отбросьте всё невероятное – и.» Утверждаем: не был доктор доверчив, не был! Совсем даже наоборот! Не верил ничему, чего не видел, не понял, не пощупал, не попробовал на зуб. Не верил церкви, потому что она пренебрегала фактами; при всем своем уважении к науке не верил и ученым, потому что они создавали теории на основании анализа ста тысяч фактов – а ведь осталось еще двести или триста тысяч, которые они не сочли нужным рассматривать! Кто докажет, что яблоко всегда будет падать вниз, а не вверх? А если я сам видел, как оно один раз упало вверх?!

И тут, кстати сказать, его подход самым удивительным образом совпадает с позициями двух его идейных недругов. Бернард Шоу, «Святая Иоанна»: «В Средние века люди думали, что Земля плоская, и они располагали, по крайней мере, свидетельством собственных органов чувств. Мы же считаем ее круглой не потому, что среди нас хотя бы один из ста может дать физическое обоснование такому странному убеждению, а потому, что современная наука убедила нас в том, что всё очевидное не соответствует действительности, а всё фантастичное, неправдоподобное, необычайное, гигантское, микроскопическое, бездушное или чудовищное оправдано с точки зрения науки». Честертон, «Ортодоксия»: «Каким-то образом возникла странная идея, будто люди, не верящие в чудеса, рассматривают их честно и объективно, а вот верящие принимают их только из-за догмы. На самом деле все наоборот. Верящие в чудеса принимают их (правы они или нет), потому что за них говорят свидетели. Неверящие отрицают их (правы они или нет), потому что против них говорит доктрина».

Вернемся к призраку Уайльда: хотя в своей статье Дойл писал о посланиях от Уайльда как о факте, не подлежащем сомнению, самой Доуден он в письме говорил несколько другое: обстоятельства жизни писателя настолько широко известны, что вполне возможно сознательное или бессознательное влияние знаний и представлений самих медиумов на содержание данных посланий. Двумя месяцами раньше, когда Дойл был в Канаде, местная женщина-медиум по фамилии Пул представила ему сообщения, полученные ею от покойного Стивенсона: некоторые фразы в них являлись прямыми цитатами из стивенсоновских книг, но доктор истолковал это в пользу медиума, так как миссис Пул, по ее словам, Стивенсона сроду не читала. Доверчивость? Но разве кто-то доказал, что эта дама хоть раз открыла книгу Стивенсона?! Доктор не верил, а изучал факты; и к каждому странному факту подходил с презумпцией невиновности. А странных фактов в мире так много – кто сумеет объяснить их все? Пользуясь дедуктивным методом – никто и никогда. Если бы наукой занимались следователи (или писатели), она по сей день не продвинулась бы дальше трех китов.

В Америке продолжилась публичная перебранка с Гудини. Когда Дойл в городе Денвере давал интервью местному репортеру, тот сказал ему, что Гудини предлагает награду в пять тысяч долларов любому так называемому медиуму, который осуществит трюк, какого Гудини не смог бы разгадать и повторить. Репортер написал, что Дойл ответил, что даст Гудини пять тысяч долларов, если тот «покажет мне мою мать». (В английском языке это выражение не имеет того несколько комичного оттенка, какой оно приобретает у нас.) Потом, правда, выяснилось, что репортер слова Дойла исказил. Тем не менее извинения пришлось приносить Дойлу, а не репортеру. Оно и поныне так бывает.

Там же, в Денвере, они встречались лично. Потом Гудини дал интервью лос-анджелесской газете «Окленд трибюн», где высказывал свое мнение о спиритизме; Дойл написал ему несколько писем: «Мне очень жаль, что между нами все рушится, мы чувствуем искреннее дружеское расположение к миссис Гудини и к Вам лично, но „друг тот, кто поступает по-дружески“, и мы не можем считать дружескими Ваши поступки, когда Вы высказываете вещи, в которых нет ни слова правды». После таких заявлений должна бы последовать дуэль – или как минимум полный разрыв. Но дружба иногда бывает иррациональной, как любовь: переписка продолжится.

Вернувшись домой летом 1923 года, Дойл подсчитал, что к этому времени он с проповедью спиритического учения проехал примерно 80 тысяч километров, а это то же самое, что дважды объехать Землю по экватору. Его лекции посетили 250 тысяч слушателей. Он получал более трехсот писем в день. Он потратил на пропаганду спиритизма в Британии и за границей около 150 тысяч фунтов стерлингов (что приблизительно составляет 4 миллиона 500 тысяч (!) современных фунтов). Ему было 64 года. Он очень устал и решил на год прервать поездки за границу. После этого он планировал поехать в Скандинавские страны.