Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

Священник вздохнул, потрясенный чудовищным смыслом нашего проклятия — будучи опытным политиком, он прекрасно понимал, что это может значить. Затем мы оба в молчании преклонили колена, и он, положив руку на распятие из слоновой кости, спросил:

— Но теперь ты сожалеешь о содеянном?

Я кивнула:

— Да, отец мой, я глубоко сожалею о своем поступке.

— А хотелось бы тебе снять это проклятие?

— Да, я бы очень этого хотела.

Он помолчал, бормоча молитвы, потом вдруг спросил:

— Но кто же это был? Кто убил твоих братьев, дочь моя? Кто — как ты думаешь — мог убить малолетних принцев? На кого могло пасть ваше проклятие?

Я вздохнула и прислонилась лбом к колючей металлической розе, чувствуя, как кованые лепестки впиваются мне в кожу.

— Честно говоря, — сказала я, — мы этого так и не узнали. Господь тому свидетель. Я, впрочем, подозревала кое-кого, но таких подозреваемых было несколько, а я так и не смогла выяснить, кто это сделал. Если это преступление совершил король Ричард, то он действительно умер, не имея наследника, и сын его умер у него на глазах.

Священник кивнул.

— Разве это не доказывает его вины? Значит, ты считаешь, что это мог быть он? Ты ведь хорошо его знала. Ты спрашивала его об этом?

Я покачала головой.

— Нет, я ничего не считаю! — раздраженно бросила я. — Когда я его об этом спрашивала, он уверял меня, что преступление совершил не он, и я ему верила. И всем говорила, что он невиновен. Но я не знаю…

Джон Мортон помолчал, явно потрясенный некой мыслью, только что пришедшей ему в голову, потом медленно сказал:

— Значит, если принцы — или хотя бы один из них — все же выжили, тогда проклятие падет на того, кто убьет их — или хотя бы одного из них…

И я заметила, как он вздрогнул. Я молчала, пылающим взором глядя на него сквозь решетку. Я видела, как до него медленно начинает доходить смысл сказанной им фразы.

— Вот именно, — подтвердила я. — В этом-то все и дело. Я должна непременно снять проклятие. Остановить его действие, пока не произошло нечто ужасное. Я должна сделать это прямо сейчас, немедленно!

Теперь Мортон уже не скрывал охватившего его ужаса.

— Это проклятие падет на человека, который приказал умертвить твоих братьев, и всем сразу станет ясно, кто это был, — скороговоркой, точно слова молитвы, пробормотал он. — Даже если их смерть была вызвана острой необходимостью. Даже если казнь одного из них была бы законной. Итак, проклятие в любом случае падет на того, кто приказал их умертвить?

— Именно так, — подтвердила я. — Проклятие отнимет у него сына и внука, когда те будут еще детьми, и через два-три поколения у исполнителя этой казни из наследников останутся только девочки, и род его на этом закончится. Если же это будет тот самый человек, который ранее убил моего брата Эдуарда, то он окажется дважды проклятым.

Архиепископ побелел.

— Ты должна молиться! — страстно воскликнул он. — И я тоже непременно стану молиться за тебя. Мы должны щедро раздавать милостыню и назначить священника, который стал бы каждый день возносить молитвы Господу нашему. Я пришлю тебе, дочь моя, духовные наставления и молитвы, которые необходимо произносить каждый день. Кроме того, ты должна будешь отправиться по святым местам, и я назначу размер той милостыни, которую тебе придется раздать бедным.

— А это поможет снять проклятие?

Я посмотрела ему прямо в глаза и увидела в них отражение моего собственного ужаса, того ужаса, который охватил сейчас меня, королеву Англии, мать троих бесценных, обожаемых сыновей.

— Никому из людей не дано воздействовать на других силой проклятия, — твердо сказал священник, повторяя официальное мнение Церкви. — Во всяком случае, ни одна нормальная женщина на такое не способна. То, что совершили вы, ты и твоя мать, было совершенно бессмысленно, ибо вы, женщины, почти потерявшие рассудок от горя, попытались воплотить в жизнь первую же бредовую идею, которая пришла кому-то из вас в голову.

— Значит, ничего не случится? — с недоверием спросила я.

Он ответил не сразу, потом все же решил быть со мной честным и сказал:

— Этого я не знаю. Но я стану молиться, чтобы ничего не случилось. Надеюсь, Господь милостив. Хотя, возможно, ваше проклятие окажется стрелой, выпущенной наобум, во тьму, и теперь ее полет уже никому не остановить.

Выйдя из родильных покоев, я обнаружила, что весь двор увлечен подготовкой к чудесной длительной поездке по всему южному побережью — через Кент, Сассекс и Хэмпшир, словно эти графства никогда не поднимали меч против короля Тюдора, словно там никогда не собирали войско в поддержку «этого мальчишки». А в Портсмуте нам предстояло сесть на корабль и переправиться на остров Уайт, неясным синим пятном видневшийся на горизонте. Мы были твердо намерены весело провести время и, что гораздо важнее, показать всем, что совершенно счастливы.

Улыбка застыла у Генриха на лице как маска. И повсюду с ним рядом была леди Кэтрин; во всех поездках ее прекрасная вороная кобыла, недавний подарок Генриха, шла бок о бок с его боевым конем. Теперь он ездил исключительно на своем огромном боевом коне, словно напоминая всем, что он не только король, но и главнокомандующий. Леди Кэтрин слушала его речи, мило склонив голову и улыбаясь. Когда он был весел и шутил, мы слышали ее смех; а если он просил ее спеть, она, не отказывая, пела для него песни шотландских горцев, полные грусти и тоски по утраченной ими родине, и в итоге он всегда говорил: «Леди Кэтрин, прошу вас, спойте нам что-нибудь веселое!», и она, улыбнувшись, тут же начинала какое-нибудь веселое рондо, к которому тут же присоединялся весь двор.

Я смотрела на них, словно откуда-то из далекой дали. Я, разумеется, видела, как они прогуливаются вместе, но лишь смутно слышала, что они говорят. Я знала, что наблюдаю за ними примерно с тем же чувством, с каким королева Анна, жена моего Ричарда, наблюдала за нами из своего высокого окна, когда мы с Ричардом рука об руку гуляли по саду, и я прислонялась к нему, ибо страстно жаждала его прикосновений. И теперь я никак не могла обвинять леди Кэтрин в том, что она заманила короля Англии в ловушку — ведь всего несколько лет назад и я вела себя точно так же, даже хуже. И уже, конечно, я никак не могла обвинять ее в том, что она так молода — она была на восемь лет моложе меня, а я тем летом чувствовала себя настолько усталой и старой, словно мне уже стукнуло девяносто, — и так хороша собой. Красавицам при дворе всегда уделялось особое внимание, а на леди Кэтрин действительно смотреть было одно удовольствие. И уж менее всего я могла обвинять ее в том, что именно она заставила короля отвернуться от меня, его жены; я прекрасно понимала: она пошла на это только потому, что такова единственная возможность спасти ее мужа.

Вряд ли она была увлечена Генрихом, тогда как он был увлечен ею весьма сильно. По-моему, она довольно умело держала его в узде, и он находился от нее не далеко и не близко, как раз на том идеальном расстоянии, которое давало ей возможность с легкостью на него воздействовать — развлекать, отвлекать, утешать и смягчать его яростный нрав, — чтобы сохранить жизнь ее любимому человеку.