Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Что знала Марья о царевиче до сей минуты? Необычайно схожийс отцом внешне, он был плотью от плоти его. По слухам, превосходил отца вжесточи. Не зря же был неотступно при царе в новгородском и псковском походах,сам вел сыскное дело Басмановых, Вяземского, Висковатого и прочих, расследовалпреступления Бомелия и ни единым словом не вступился за своего дядю и приятеля,Протасия Юрьевича Захарьина, которого среди мнимых или действительныхизменников назвал шельмовской лекарь Елисей. Иван Иванович был сластолюбив, какотец, и успел за десяток лет трижды жениться, причем две его супруги ужеотправились в монастырь.

Нашла кого просить о милости! Что ему какая-то там шестая, ане то седьмая или даже восьмая отцова женища[106] с ее горючей тоской и мечтамио ребеночке? Да он одним пинком отшвырнет со своего пути или вовсе раздавит!

– Сударь мой, – прошептала Марьюшка дрожащими губами, – непогуби! Будь милостив, пожалей меня, бедную! Прости бабу глупую, ничего отцу несказывай!

И вдруг почувствовала, что руки царевича подхватили ее иподняли. Лица их сошлись вровень, глаза смотрели в глаза, дыхание смешивалось,и губы были рядом.

– Не говорить отцу? – шепнул Иван. – Ладно, не скажу! Но иты молчи!

И в следующий миг его рот припал к беспомощно приоткрытомурту Марьи, а еще через мгновение Иван с силой толкнул ее на постель и упалсверху, вдавив в пуховики всей тяжестью.

Дыхание перехватило, и беспамятство начало затягивать разум,как сумерки затягивают свет дня. Всей ее силы – женской, слабой, слезливой – нехватило бы, чтобы отбиться от рук его и тела. Да она и не отбивалась…

В это время темная тень неслышно спорхнула с печи вцарицыной светлице, где она таилась до сего времени незамеченной – царевич недогадался заглянуть на печь! – и приблизилась к двери.

Это был невысокий ростом, вдобавок еще и сгорбленный,тщедушный мужчина. Отыскав в дверях щелку, он долго смотрел на биение тел средипуховиков и одеял, а потом, когда объятия разомкнулись и нечаянные любовникибессильно распростерлись на постели, соглядатай удалился, не особенно заботясьо сохранении тишины, потому что никто из них ничего сейчас не слышал, кромебезумного стука своего сердца.

Кажется, никогда еще англичанам не было так привольно вРоссии, как в те годы. Московская английская компания расширялась, теснянемецкие торговые дворы: это была хоть не полная монополия, на которойнастаивала королева Елизавета, но очень близко к тому. Представитель компанииДжером Горсей был вхож к государю и пользовался его особым доверием, особенно стех пор, как привел в Россию три судна, нагруженных свинцом, медью, селитрой,серой, порохом – боевым припасом, необходимым для грядущей войны с Баторием.

Горсей любил бывать при дворе. Его не смущало, что здесь егоназывали на московский лад Еремеем, а царь и вовсе кликал запросто Ерёмой.Здесь он, скромный торговый агент, а на самом деле шпион, потому что в тевремена шпионами, кажется, были все, кто попадал в чужое государство,чувствовал, что чрезвычайно близок к исполнению задачи, поставленной перед нимобожаемой королевой: завладеть душой и сердцем царя московского, стать для негоближайшим, довереннейшим человеком, поистине наперсником.

А почему бы и нет? Разве не он, Джером Горсей, доставил вАнглию секретное письмо царя, упакованное во флягу с водкой и настолькопропитавшееся спиртовым запахом, что королева даже решила, принимая письмо,будто посланец пьян, и немало веселилась потом, узнав правду? Разве не Горсейпривел в русскую бухту Святого Николая те корабли с важным военным грузом?Разве не он, в конце концов, сообщил московскому царю сведения, которые исоставляли самый важный «груз», ради которых, строго говоря, он и возил тайноеписьмо: есть у английской королевы родственница, которая вполне может статьмосковской царицею. Это Мария Гастингс, дочь лорда Генри, пэра Гантингтона,герцога Титунского. Ее бабка приходилась двоюродной сестрой королеве.

Однако тут фортуна отвернулась от Горсея. Уже по приезде вМоскву выяснилось, что сообщить все эти интересные сведения царю поручено неему, а лекарю Джеку Робертсу, которого Горсей привез с собою. Робертс былнемедленно обласкан государем, зачислен в царев лекарский чин и началназываться на русский лад Романом Елизарьевым. Теперь всеми хлопотами в связи сгрядущим сватовством ведал именно он. Именно Робертс-Елизарьев отъехал обратнов Лондон вместе с московским посланником Федором Писемским, который должен былдобиться у королевы позволения повидать «Титунскую княжну». Послу предстоялохорошенько разглядеть Марию Гастингс: красавица ли она, высока ли ростом,дородна ли телом. Писемскому приказывалось привезти портрет англичанки и точнуюмерку ее тела, записанную на бумагу: сколько аршин[107] росту, сколько пядей вгрудях и бедрах, какова ладонь и ножка. Иван Васильевич предвидел, чтопосланнику могут быть заданы «неудобные вопросы», например, почему во дворцеживет какая-то женщина, которая считается женой московского царя? У Писемскогозагодя были готовы ответы на них: «Государь-де взял за себя боярскую дочь, непо себе, неровню. А буде королевина племянница дородна, и государь наш своюоставя, сговорит за королевину племянницу».

Царю очень хотелось, чтоб Мария Гастингс оказалась«дородна»! Себе, как жениху, он прибавлял весу следующим обещанием: в случаеего смерти английской супруге будет оставлено особое наследство.

Итак, Робертс с Писемским отбыли в Лондон, а Горсею пришлосьраспрощаться с мыслями об интимном доверии государя и заняться торговыми деламиМосковской английской компании. И все-таки он довольно часто бывал при дворе –правда, не у царя, а у близкого ему человека, боярина Бориса ФедоровичаГодунова.

Годунов уже давно привлекал англичан. Доходили смутные,почти ничем не подтвержденные слухи, будто именно благодаря ему сверзился сосвоих высей лукавый иезуит, немец Бомелий, которого все англичане в Москведавно ненавидели – в основном, завидуя тому огромном влиянию, которое он имелна русского царя. Пусть это были одни только слухи – они прибавляли Годуновунемало обаяния в глазах Горсея! К тому же, молодой (Годунову недавноисполнилось тридцать лет) боярин был лишен привычной русской спеси и чванства,он не смотрел на англичан сверху вниз, правда, никогда и не заискивал передними и даже пытался выучить чужой язык, что было уж вовсе дико для прочихрусских вельмож.