Титан. Жизнь Джона Рокфеллера - Рон Черноу

В ноябре 1895 года Эдит и Гарольд должны были пожениться в Баптистской церкви на Пятой авеню на Манхэттене, но Гарольд простудился, и церемонию перенесли в отель «Бакингхэм». Перед церемонией Старший послал за дочерью, сказав, что им нужно в последней раз конфиденциально поговорить. Они остались наедине, вспоминала Эдит в более позднем интервью, и он сказал в своей исключительной манере: «Я привел тебя сюда, чтобы изложить просьбу, близкую моему сердцу, и просьбу, тщательно обдуманную». «Да, отец, – ответила Эдит, – но почему так серьезно… что за просьба так тебя волнует?» «Вот какая, дочь. Я хочу, чтобы ты обещала никогда не подавать алкогольных напитков в твоем доме… Обещай мне это и ни разу не пожалеешь». Как вспоминала Эдит: «Не подумав, я ответила «Ну конечно, отец», – и сразу же засмеялась над торжественностью, казалось бы, столь тривиальной просьбы»74. Заключив соглашение, отец и дочь начали церемонию, Эдит вошла в церковь, держась за руку отца, в тиаре из бриллиантов и изумрудов, подаренной ей Гарольдом. В прессе Эдит назвали «Принцессой «Стандард Ойл», а Гарольда «Принцем «Интернэшнл харвестер». Впоследствии Эдит была известна как Эдит Рокфеллер – Маккормик, что означало, что она планирует сохранить свои права и личность.

Детям Рокфеллер старался привить ускользающую в эти времена вещь – вечное пуританство. Но ему было суждено произвести на свет, по меньшей мере, одного бунтаря транжиру, и эта честь досталась Эдит. Проведя медовый месяц в Италии и наконец освободившись от сурового прошлого, они с Гарольдом переехали в величественный каменный особняк на Лейк-Шор-драйв, 1000, в Чикаго. В крепости Золотой Берег, забаррикадировавшись за высокой железной оградой, Эдит сражалась за первенство в обществе. Она храбро высвободила качества, которые Рокфеллер старался искоренить в детях – тщеславие, хвастовство, нарциссизм и гедонизм, – но они отчасти возмещались ее длительным самоанализом и просвещенной смелостью. В Чикаго, вдалеке от отца, Эдит выработала собственные взгляды и интересы.

Особняк Эдит был обставлен со всей претенциозностью королевских домов Европы, и чикагское общество болтало о ее «имперских комплексах»75. Гостей приветствовали лакеи, провожали в пышные залы, украшенные красивыми картинами и светильниками. Эдит решила, что Рокфеллеры произошли от благородных Ларошфуко, и этим объяснялись французские мотивы убранства всего дома. За ужином гости, иногда до двухсот человек, получали меню и карточки с именами, напечатанные по-французски и гравированные рельефными золочеными буквами. Серебряный сервиз с позолотой принадлежал Бонапарту, за каждым вторым стулом стоял навытяжку лакей. У Эдит был величественный императорский зал, в котором стояли королевские кресла Наполеона Бонапарта – два украшенных на спинке буквой N и два буквой B. Эдит спала в кровати Людовика XVI, а на тумбочке держала золотую шкатулку, подарок императрице Марии Луизе от Наполеона.

Эдит не стеснялась показывать себя. Она меняла одежды, как королева, ежегодно обновляя гардероб и всегда сверкая драгоценностями. На картине 1908 года изображена серьезная сероглазая Эдит – в тиаре, дорогом декольтированном платье, на плечи накинуто боа, – проницательно смотрящая на зрителя. Невысокая и стройная, она смело показывала щиколотки и носила на щиколотке золотую цепочку. На одном приеме она появилась в серебряном платье такого внушительного веса, что, как говорили, еле могла дышать. У нее была пелерина из двухсот семидесяти пяти шкурок животных, кропотливо сшитых вместе, едва не душащая ее. Без сомнений к ужасу отца, Эдит собрала коллекцию ювелирных украшений, которая вогнала бы в краску восточного владыку. У нее было ожерелье от Картье из десяти изумрудов и тысячи шестисот пятидесяти семи крошечных бриллиантов. На свадьбу родители подарили ей скромную нитку жемчугов за пятнадцать тысяч долларов, вскоре ее затмила нитка за два миллиона. В 1908 году, обнаружив, что Эдит и Гарольд занимают, чтобы поддержать эту роскошь, Рокфеллер высказал Гарольду: «Так как мое внимание было привлечено к этому предмету, я навел справки у Алты и Джона об их расходах и нахожу, что они составили меньше трети от ваших»76.

Зарок умеренности, данный Эдит, ограничивал ее как хозяйку. Заметив, что ее вечерам недостает некоторой искорки, она обратилась к Гарольду за объяснениями. «Моя дорогая, – сказал он, – разве ты не понимаешь, что горячие молодые чикагцы привыкли пить алкоголь? Им просто нужны их коктейли, их вино, их виски с содовой и ликеры»77. Ни один ребенок Джона Д. Рокфеллера не уклонялся от принесенной ему клятвы трезвости, поэтому Эдит пришлось изыскивать способы компенсации. «Я пригласила самых блестящих мужчин и женщин, – сказала одна одному репортеру. – Я давала музыкальные представления с величайшими артистами»78. Она подружилась с художниками, учеными и общественными деятелями и превратилась в главную покровительницу искусств, собирая антикварную мебель, кружево, восточное искусство и прекрасные книги.

Эдит никогда не любила гимны и разделяла любовь Гарольда к опере – она оплатила перевод нескольких либретто на английский, – и они часто закатывали ужин перед спектаклем. По привычке, любопытным образом пародирующей ее отца, Эдит держала небольшие ювелирные часики за столом во время ужина и следила, чтобы гости придерживались графика и прибыли в оперу вовремя. Когда она звонила о подаче следующего блюда, команда официантов быстро забирала тарелки у изумленных гостей, независимо от того, закончили они есть или нет. Эдит следовала иерархии и никогда не обращалась к большинству слуг напрямую, имела дело исключительно с двумя главными из них.

Можно смеяться над причудами Эдит и называть ее дилетанткой, но она была жарко предана делу, за которое бралась. Родив пятерых детей – Джона, Фоулера, Мюриэль, Эдиту и Матильду, – Эдит создала детский сад для девочек, с уроками на французском. Старший безумно любил ее старшего сына, Джона Рокфеллера – Маккормика, которого называли Джек. Зимой 1900–1901 года Джек и Фоулер приехали в Покантико, и оба мальчика подхватили скарлатину. Какие бы скрытые трения ни проходили между ними, Эдит с благодарностью вспоминала поведение отца во время болезни Джека. «Пока я живу, не забуду большую любовь и неутомимые усилия, которые ты приложил, чтобы спасти жизнь дорогого Джека, – написала она ему несколько лет спустя. – Совершенно забывая о себе и показывая любовь, напоминающую любовь Христа»79. Чтобы болезнь не распространялась, Рокфеллер соорудил специальную лестницу, которая позволяла детям и сиделкам спускаться из комнат больных на верхнем этаже на застекленную веранду, не заражая остальных членов семьи. Рокфеллер предложил одному врачу из Нью-Йорка полмиллиона долларов за спасение мальчиков. Тогда мало было известно о причинах и лечении скарлатины, и, хотя Фоулер поправился, Джон Рокфеллер – Маккормик умер в Покантико 2 января 1901 году, не дожив до четырех лет. Шок для Рокфеллера был не менее глубок, чем для Эдит и Гарольда. Позже ходила грубая сплетня, что Эдит узнала о смерти Джека от дворецкого во время званого ужина в особняке в Чикаго, но рассказ был фальшивкой. В то время Эдит была в Покантико.

Смерть Джека Маккормика укрепила Рокфеллера в решимости выделить деньги на медицинский исследовательский институт. Годом позже, в качестве памятника сыну, Эдит и Гарольд создали Институт инфекционных заболеваний Джона Маккормика в Чикаго. Среди выданных им грантов был грант исследователям в Университете Джона Хопкинса, которые выделили бактерию, вызывающую скарлатину, и подготовили платформу для лечения.