Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

И она очень театрально перекрестилась.

Интересно, почему новообращенные всегда более религиозны, чем собственно католики?

– Знаете, первым ректором этого колледжа был сам кардинал Ньюман. Здесь учился Хопкинс. Джерард Мэнли Хопкинс, поэт. Он ненавидел Дублин, не выносил эту погоду, – рассказывала Мод, когда мы вышли из церкви.

И я в определенном смысле понимала этого Хопкинса, когда мы под дождем переходили площадь. Но затем мы вошли в ее дом. Что-то здесь напоминало мне улицу Благовещенья в Париже.

В гостиной у Мод мы пили шерри из бокалов уотерфордского хрусталя. В мраморном камине горели поленья. Тяжелые бархатные шторы, которые я помнила еще по Парижу, защищали от сквозняков и приглушали шум бьющего в окна дождя. Мы ели толстые ломти черного хлеба, щедро намазанные маслом.

Мод рассказала мне, что путешествовала по стране с Шарлоттой Деспард – англичанкой-суфражисткой, которая жила здесь вместе с ней. Когда миссис Деспард присоединилась к нам, выглядела она в своей твидовой юбке и жакете действительно очень по-английски, хотя сразу же заявила мне, что родилась в ирландском графстве Роскоммон.

– В деревне Френчпарк, – уточнила она. – Это моя духовная родина. В детстве я провела там столько счастливых дней.

И тут она спросила, откуда я. Ну вот, еще одна.

– Из Чикаго. Хотя родом мы из Голуэя, – добавила я, находясь наконец на земле предков.

Миссис Деспард разгневанно клеймила тюрьмы, которые они с Мод посещали.

– Условия там просто ужасные. В лагере в Керраге в одном бараке набито по двадцать пять человек. Отопления нет. Чтобы скрыть факт пыток, они переправляют людей в английские тюрьмы.

– Или прячут их в сумасшедшие дома, – подхватила Мод. – Я пыталась помочь матери Патрика Харта. Он совершенно сломался в приюте для психически больных Бродмур. Как и бедняга Барнетт. Там ему заявили, что он предал друга. Наглая ложь. Но от этого он полностью лишился рассудка. – Она вздохнула. – А кто бы не сошел с ума, сидя в камере и глядя, как твоих друзей ведут на виселицу по приказу какого-то пьяного контуженного солдафона?

– Ужас, – кивнула миссис Деспард. – Нора, вы должны понимать, что британцы – приличные люди, но они ослеплены – да, я должна произнести это слово, – ослеплены ненавистью ирландцев и романтическими иллюзиями относительно британских вооруженных сил. И даже мой брат Джон…

– Сэр Джон Френч, – перебила ее Мод, – возглавлял армию в первые два года войны. И устроил там полный бардак. После чего отправился в Ирландию.

– Ни один из генералов не был намного лучше него, – возразила Шарлотта. – На их руках человеческая кровь. И они не извлекли никаких уроков. Джонни считает, что в Шинн Фейн все убийцы, – и ввел в Ирландии военное положение. Даже хотел бомбить страну. Он убежден, что простые ирландцы не хотят независимости. Все этот ужасный Уилсон, вечно он что-то нашептывает Джонни на ухо. Больше войск. Стереть мятежников в порошок. Сбросить на них бомбы. Покарать их. Но жестокость порождает только жестокость. Английские войска обезумели. Джонни сказал им, что за убийство повстанца никакого наказания не последует. Чем выдал им лицензию на убийство.

Мод встала, поворошила дрова в камине и подлила мне шерри. А я чувствовала себя так, будто мы снова в Париже и идет война, которая, похоже, никогда не закончится.

– Ну, по крайней мере, наш комитет может рассказать общественности о сложившейся ситуации, – сказала я. – Американский народ готов помочь. В каждом штате организованы группы, занимающиеся сбором средств. Собраны уже миллионы долларов, а почетный председатель этого фонда – президент Гардинг.

– Ваш президент должен поговорить с премьер-министром. Вы, американцы, даже не представляете, как англичане боятся утратить ваше расположение. Sassenach искусно прячут свои потребности, а вы не сознаете собственной силы и влияния, – заявила Мод. С большим пафосом.

– Зачем так кричать, маман? Когда я поднималась по лестнице, тебя было слышно еще внизу.

Изольда. То же нежное, как цветок, лицо, те же длинные волнистые волосы, но она стала другая, изменилась полностью. Она была беременна. Под ее домашним халатом явственно просматривался вздувшийся живот.

– Бонжур, Нора, – поздоровалась она со мной.

Я подошла и обняла ее. От нее пахло сигаретами.

– Рада тебя видеть, – сказала я. – Ну, и мои поздравления.

Она кивнула и положила ладонь на живот.

– Спасибо. Теперь я миссис Гарри Фрэнсис Стюарт. Но мой муж Фрэнсис сейчас скрывается с Шоном и всеми остальными. Бедное дитя. Тяжело ему будет родиться в этом неспокойном мире, – вздохнула она.

– Это ненадолго, Изольда. Мы победим их, и твой ребенок будет расти уже в свободной Ирландии! – провозгласила Мод.

То одно, то другое. Когда я сообразила, что пора возвращаться в гостиницу, было уже довольно поздно. Обед у нас был à la Normandie, по-нормандски. Приготовила его Джозефина Пиллон, которая последовала за семьей из Франции в Дублин. К нам также, конечно, присоединилась Барри вместе с целым рядом домашних животных: собакой Дагдой, несколькими птицами и мартышкой. «Этот дом на Сент-Стивенс-Грин совершенно в стиле Мод», – подумала про себя я, когда мы беседовали об отце Кевине.

Мод рассказала нам о своем первом визите в Донегол, о том, как отец Кевин был ее проводником в той поездке и присутствовал, когда она отдала свое бриллиантовое колье, подаренное одним из ее поклонников, какому-то крестьянину-арендатору, чтобы тот смог заплатить свою ренту.

– После нашего отъезда один ростовщик предложил тому фермеру выкупить у него украшение за точную сумму просроченного долга. И бедняга согласился. Хотя истинной стоимости этой вещицы хватило бы на уплату его ренты до конца жизни.

– Ох, Мод, – в конце концов спохватилась я. – Уже почти десять. Мне пора.

– Вам лучше заночевать здесь, Нора, – сказала Мод.

– Благодарю вас, но я должна вернуться, – отказалась я. – Комитетчики хватятся меня и будут искать. Завтра рано утром мы убываем в Голуэй.

Голуэй. Одно только произношение этого слова перенесло меня в прошлое, к бабушке Оноре. И я слышала, как дедушка Майк поет ей: «По проторенному пути я снова улечу к тебе, мой милый сердцу залив Голуэй».

Слово взяла Барри:

– Нора, вы не можете этого сделать. Комендантский час.

– Никому не разрешается здесь выходить на улицу после девяти вечера. Армейские патрули арестовывают всех на месте, – подтвердила Мод.

– Но только не меня, конечно. Я ведь американка. И член официальной делегации…

Шарлотта Деспард, Мод и я заговорили одновременно, но потом умолкли.

– Послушайте меня, Нора, – серьезно сказала Мод, – вы не должны давать британцам ни малейшего повода арестовать вас. Вы для них – мишень. И я тоже. Я сидела в тюрьме. За моим сыном ведется охота. То, что вы американка и официальный представитель комитета, вас не защитит. И они все знают, Нора. Не думайте, что им ничего не известно.