Как Лыков не стал генералом - Николай Свечин

речь? – Плеве стал походить на министра, лицо его медленно наливалось кровью. Благово по-прежнему был невозмутим.

Тогда Дурново решил зайти с другой стороны:

– Павел Афанасьевич, вы ведь хотите получить чин тайного советника?

– Я еще не выслужил положенный для этого срок. И не выслужу уже, Петр Николаевич, здоровье не позволит.

– В нашей власти сделать это не в очередь за отличие[31]. Нужно только проявить гибкость и такт в отношении представителя правящей фамилии.

– Чтобы он и дальше распускал руки? – спросил вице-директор, в упор глядя на начальника. И тот смутился, отвел глаза.

– Идите, – ледяным голосом приказал Толстой. – Ваше упрямство не останется безнаказанным.

После этого против Благово ополчились все великие князья: и оба фельдмаршала, и командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа Владимир Александрович, и даже адмирал Лёха[32]. Они уже не просили и не сулили, а просто угрожали. Павел Афанасьевич понимал, что жить ему осталось всего ничего, и просто отмахивался от августейших разбойников. Но его беспокоила судьба Лыкова – как бы тому не сломали карьеру. И вице-директор обратился напрямую к императору. Встречу устроил его давний приятель Черевин, человек порядочный и близкий к Его Величеству.

В последний раз в своей жизни Благово вошел в гатчинский кабинет государя. Знакомые низкие потолки, стол с зеленым сукном до пола, чиненые карандаши и грязная тряпица для вытирания перьев. Все как раньше…

Александр Александрович выслушал действительного статского советника молча, потом стал задавать уточняющие вопросы. Поняв суть, он сказал:

– Я всегда считал папашу идиотом. Сынок идет по его стопам.

– Ваше Величество, поручик Корейш отчасти прав. Полученное им оскорбление действием, на которое он никак не мог ответить, спровоцировало его на преступление. Другое дело, что он настаивает на этом не из чувства справедливости, а потому что пытается уйти от ответственности за свой выстрел. Он надеется, что высшие сферы замнут всю эту грязную историю. И сумец отделается малым: отставкой, церковным покаянием или краткосрочным арестом.

– Где он сейчас?

– Поручик Корейш содержится на гауптвахте войск столичного гарнизона. В одиночной камере.

– И вы говорите, что мои дядья и братья настаивают, чтобы вы переделали акт дознания? И даже угрожают, если вы откажетесь?

– Увы, Ваше Величество.

– Ну, это уж хрена им с редькой! Я займусь вопросом, хотя вы правы, он с душком… Благодарю вас за откровенный доклад. Ничего не бойтесь, продолжайте служить так же честно.

– Я еще опасаюсь за своего помощника коллежского асессора Лыкова. Как бы не начали мстить и ему…

– Лыкова помню и тоже в обиду не дам, – заявил государь. – А Николашу надо проучить. Поезжайте в Царское Село и задайте ему все нужные вопросы. Пусть поймет, что он не на облаке сидит и за свои поступки надо отвечать. Допрос впишите в акт и передайте его мне.

И действительный статский советник отправился в лейб-гвардии Гусарский полк.

Великий князь принял его в библиотеке офицерского собрания. Стены еще пахли краской – здание было только что выстроено на личные средства наследника-цесаревича. Книги на полках едва начали раскладывать. Августейший командир полка смотрел волком, но сдерживался.

– Ваше Высочество, расскажите мне, что у вас произошло в номерах Донато третьего апреля в присутствии убитой позже Каролины Жиу?

– Там был неприятный случай. Вдруг ворвался поручик из сумских драгун. Как оказалось, бывший любовник Каролины.

– И что дальше?

– Он какой-то психопат! Скандализировал до невозможности, наговорил мне таких дерзостей!

– И вы его ударили за это?

– Разумеется, – не моргнув глазом, подтвердил генерал-майор. – Кто он и кто я? Надо же понимать!

Благово записал ответ и продолжил:

– Стало быть, вы считаете нормальным, когда великий князь бьет по лицу русского офицера?

Николай Николаевич Младший вспыхнул как порох:

– Если бы вы слышали, что он мне наговорил! За такое в каторгу надо!

– Нанося оскорбление действием поручику Корейшу, вы понимали, что он не может ответить вам тем же?

– Да он за шашку схватился!

– Ваше Высочество, ответьте на вопрос. Понимали ли вы в тот момент, что пощечина останется безнаказанной?

– Вы… вы бунтовщик, что ли? Красный? Куда клоните?

Павел Афанасьевич всегда обезоруживал сильных мира сего невозмутимостью. Вот и сейчас он даже голоса не изменил:

– Я хочу напомнить, что прислан сюда государем. Наш разговор происходит согласно его повелению. И Его Величество внимательно прочитает ваши ответы. Так что советую вам, – тут в голосе сыщика вдруг зазвучала сталь, – как следует их обдумать. Повторяю: вы считаете нормальным, когда великий князь в генеральских чинах бьет по лицу русского офицера, как будто тот половой из трактира?

Лейб-гусар запнулся:

– В тот момент кровь ударила мне в голову… Я плохо помню. Был сам не свой.

– Государя интересует другое: сейчас, по прошествии времени, как вы сами оцениваете свой поступок? Ведь завтра это может повториться.

До великого князя наконец дошло, и он начал лепетать:

– Да, конечно, сейчас-то я понимаю. Был неправ, все моя горячность. Характер, как говорится, не переделаешь. Я оскорбил действием офицера… так вышло. Я… раскаиваюсь в содеянном. Обещаю впредь держать себя в руках, так и запишите.

Благово занес его последние слова в протокол, кивнул и удалился.

Через три дня у графа Толстого был доклад в Гатчине. Государственный совет всячески тормозил принятие положения о земских начальниках. Министр подготовил большую жалобу на недоброжелателей в совете, но царь не стал даже слушать. Он заговорил о деле Корейша и о поведении министра и великих князей.

– Николаша и правда перегнул палку. Ударить офицера – каково? Притом понимая, что не получишь сдачи и вызов на дуэль тебе не угрожает. А если бы он знал, что его могут поставить за это на мензуру?[33] Был бы так же смел или держал бы себя в руках?

Толстой ответил:

– Семейные дела августейшего дома не входят в мою компетенцию.

– Тогда оставьте Благово в покое! Он честно исполняет свой долг.

– Слушаюсь.

– И Лыкова тоже.

– Слушаюсь, Ваше Величество.

Травля Павла Афанасьевича прекратилась в один момент. На следующий год государь вспомнил о нем и приказал произвести вице-директора в тайные советники. Но тот не успел получить отличие…

Дело поручика Корейша действительно было решено во внесудебном порядке. Его уволили от службы без прошения и сослали на пять лет в Минусинск. Отбыв ссылку, бывший драгун вернулся назад, ему даже разрешили поселиться в Москве. Видимо, в верхах помнили, что он жертва несправедливости, и сочувствовали. Милий Милиевич устроился на железную дорогу с хорошим жалованием, женился на дворянке. Во время московского восстания 1905 года он был убит на улице случайной пулей.

Великий князь Николай Николаевич Младший получил от государя головомойку и обещал впредь сдерживать свой гнев. Его отец-фельдмаршал впал в безумие и умер в 1891 году. И гусар перестал быть Младшим. Он рос в чинах, был главным инспектором кавалерии, командовал всей гвардией. Мемуаристы отмечали его невоздержанность и вспыльчивость, переходившие по отношению к подчиненным в хамство. Вот только уже некому было поставить великого князя на место…

Отказ Лыкова содействовать Григорию Распутину в 1913 году не имел для него особых последствий. Белые брюки проехали мимо – так что ж… Министерство внутренних дел деградировало вместе со всей властной структурой империи. Настало время удивительных карьер. Приличные люди старались держаться подальше от сановных коридоров. Кто хотел служить, служили, наблюдая, как их обгоняют ничтожества с гибким хребтом. Алексей Николаевич еще имел капитал и мог позволить себе не думать о жаловании.

И приличные, и не очень – все вместе они летели в тартарары…

Сноски

1

Белые брюки принадлежали к парадной форме высших четырех чинов статской службы. (Здесь и далее – примеч. автора.)

2

Пятый класс Табели о рангах – статский советник; четвертый класс – действительный статский советник (первый генеральский чин).

3

ГЖУ – Губернское жандармское управление.

4

Фон Коттен Михаил Фридрихович – начальник Петербургского охранного отделения.