Как Лыков не стал генералом - Николай Свечин

– В первый раз вижу, – не глядя ответил тот.

– Глупо себя ведете, господин Корейш. Мы найдем дюжину свидетелей. Коридорные в номерах Донато и в «Знаменской», официанты в ресторанах, другие «гувернантки» и даже денщики с вестовыми подтвердят вашу связь. Ну?

– А вы не нукайте мне, полицейская ищейка! Я офицер и не позволю!

– Офицер? – сыщик тронул себя за георгиевскую ленту, которую не успел вынуть из петлицы. – Воевали? Нет? Я так и знал. Позвольте представиться: коллежский асессор Лыков. Восемь ранений, сорок шесть взятых «языков», солдатский Георгий, Анна второй степени с мечами, четыре Высочайшие благодарности и одно благоволение. Что еще? А, Владимирский крест. У вас, может, медалька какая имеется? Нет? Ранение хоть одно? Опять нет. В бой не ходили, турецких «языков» не брали. Как же вы смеете мне хамить?

Корейш сбился:

– Вы сами начали… и таким тоном…

– Каким еще тоном мне говорить с убийцей?

– По какому праву…

– Сейчас узнаете. Мы обвиняем вас в нанесении тяжелого ранения Каролине Карловне Жиу. Далее вы бросили ее в беспомощном состоянии и скрылись. Грязную работу доделали за вас другие. Они нас интересуют в первую очередь, потому как следом за Жиу были убиты Корнетов и его кассир.

– Я не знаю никакого Корнетова.

– Допускаю это. Но вы только что солгали, что не знаете и женщину, в которую стреляли.

– Мне… я…

Лыков сел напротив и сказал с нажимом:

– Решили, что лучшая тактика – все отрицать? Напрасно. Что вам сделал великий князь Николай Николаевич Младший? Ударил?

Этого вопроса оказалось достаточно. С поручиком началась истерика, а когда его отпоили водой и успокоили, он дал полное признание.

Все произошло именно так, как предположил Алексей пару дней назад. Ссора в номерах Донато закончилась пощечиной, которую генерал-майор отвесил обер-офицеру[22]. Учитывая рост Николая Николаевича Младшего – два аршина двенадцать вершков[23] – оплеуха была увесистой. Корейш совсем потерял самообладание и хотел зарубить обидчика, но вмешалась Каролина. Она схватила бывшего любовника за руку и крикнула:

– Дурак! Кто ты и кто он!

Сообразив, что дело пахнет каторгой, поручик выбежал вон. Но глубокая обида грызла его следующие несколько часов. Сам себя взвинтив до крайности, Корейш решил отомстить хотя бы любовнице.

– Это еще и потому, что она оказалась свидетельницей вашего унижения, – сказал из угла Эффенбах. – Когда свидетель – женщина, мы, мужчины, это особенно остро переживаем.

Арестованный услышал в этом сочувствие и приободрился:

– Господа, вы должны меня понять. До великого князя я никак не мог дотянуться. Он поступил как негодяй, ведь знал, что я не сумею вызвать его на дуэль! И что мне оставалось?

– Только убить Каролину, – зло закончил за него питерец. – Вы тут на жалость не давите. Рассказывайте, как дальше было. Где вы в нее стреляли?

– На Большой Садовой, в конторе у Корнетова.

– Которого вы якобы не знали… Кто присутствовал при этом?

– Игнат Власович и кассир Маркиан. Он не кассир на самом деле, а телохранитель Корнетова, из кавказских дезертиров.

– И что потом?

– Потом? – поручик закрыл лицо ладонями и сидел так какое-то время. – Потом они готовы были меня живьем съесть. Кричали: что ты наделал, куда теперь ее девать… А Линочка истекала кровью. Я сообразил, наконец, весь ужас своего поступка. Офицер ранил гулящую – что скажут в свете?

– Тьфу! – не сдержался Лыков. – Вы не про совесть христианина подумали в ту минуту, а про высший свет?

– Ну, и про совесть тоже… Мне сделалось дурно, я впал в отчаяние и не знал, как быть. И тогда Игнат Власович сказал: надо вызвать Павку Затейника, он все устроит.

Алексей замер, потом нагнулся к поручику:

– Как-как? Павку Затейника?

– Да. А вы знаете, кто это?

Эффенбах из угла уточнил:

– Тот, кто людей на полу крестом выкладывает?

– Он самый, – вздохнул питерец. – Только его нам не хватало.

– Господа, о ком вы говорите? – взвизгнул задержанный.

– Павел Степанов Маломерков, мещанин города Подольска, в розыске с тысяча восемьсот восьмидесятого года. Подозревается в семнадцати убийствах, включая женщин и маленьких детей. Трижды устраивал групповые казни особым образом. А именно связывал жертв и раскладывал их на полу ногами друг к другу в виде креста. А потом рубил им топором головы, упырь!

На побелевшего Корейша было тяжело смотреть. Он булькал горлом и сползал со стула.

– Я не знал! Я никогда о нем не слышал, поверьте. Это Корнетов, это он предложил!

Алексей обратился к Эффенбаху:

– Мы с шефом подозревали, что за промыслом с «гувернантками» стоит какой-то крупный уголовный. Охраняет, покрывает, решает возникающие недоразумения… наподобие нашего случая. Но то, что тут замешан Затейник… Он получил кличку от «иванов» именно за такие вот фокусы. Затейник, мать его! Попадется – задавлю голыми руками и буду перед Богом прав.

– Да он уже восемь лет никак не попадется, – с горечью ответил коллежский советник. – Павка, мразь! Зарубил пять человек в Ямской слободе под Можайском на прошлую Пасху. И след простыл. Я был там, видел своими глазами. Жуть… На этот раз он положил их звездой, крови натекло на вершок…

Главный московский сыщик помотал головой, отворил дверь и крикнул, чтобы принесли чаю. Потом зло посмотрел на питерца и сказал:

– Ты, когда будешь его давить, меня позови. Я тоже счет имею.

– Договорились, Михаил Аркадьич. Но вот поймать-то его будет нелегко. Зарезав купца с кассиром, он сбил нас со следа.

Оба сыщика поглядели на офицера с нарастающим интересом:

– Договаривайте! Не просто так же вас отпустили те добрые люди, которые сейчас покойники. Сколько денег они запросили за то, что добьют «гувернантку» и спрячут труп?

– Нет, все было не так! – воскликнул тот. – Каролина была жива, мы говорили о том, как ее спасти!

Сыщики только рассмеялись:

– Вы хотите убедить нас, что поверили в это?

– Конечно, поверил. А почему же я должен был усомниться?

– Раненая женщина, выздоровев, подала бы на вас в суд. Хотя бы поэтому!

– Каролина больше всего на свете любила удовольствия, для которых нужны деньги. Мы бы договорились.

– Да? А откуда у вас деньги, поручик? Тетушка умерла, пособие прекратилось.

Корейш скривился:

– Вы и это уже разнюхали?

Лыков стукнул кулаком по столу:

– Перестаньте врать и говорите, на какой сумме сошлись с Корнетовым.

– Три тысячи, – ответил тот, глядя в пол. – Частями, за три месяца.

– Тысяча рублей в месяц. И где вы собирались достать деньги?

– Наверное, под вексель. Не знаю, я тогда не думал об этом. Хотелось только одного: побыстрее уйти оттуда, забыть весь кошмар.

– И чтобы вам за это потом ничего не было, – безжалостно добавил Алексей. – Закопали женщину, и черт с ней…

– Говорю же, господа: я был сам не свой. Не понимал, что делаю. Как уж там? Умоисступление! Судьи принимают во внимание и даже оправдывают, освобождают от наказания. Я читал в газетах про такие случаи. Вот что делает любовь и оскорбленная честь!

– Репетируете речь перед присяжными? В военном суде их не будет. Давайте к делу. Как условились передавать деньги?

Поручик стал тереть лоб и вспоминать:

– Деньги, первую тысячу… М-м… Ах да! Собрав сумму, я должен был отправить в Петербург телеграмму с оплаченным ответом. Адрес у меня записан в бюваре: где-то на Песках, собственный дом. Текст такой: все готово, тетя ждет. Мне должны ответить: выехал, буду как условились. Через день после получения телеграммы я с суммой должен явиться в трактир Мозжухина…

– В Большом Харитоньевском? – ухватился Михаил Аркадьевич.

– Да, в чистой половине, в шесть пополудни. В партикулярном платье!

– Вы собрали деньги?

– Нет еще, не успел.

Лыков наклонился к поручику и сказал ласковым голосом:

– Срочно посылайте телеграмму по указанному адресу.

– Но кому, зачем? Если их там зарезали.

– К вам приедет посланец. Никто не откажется от трех тысяч рублей, поверьте.

Корейш отстранился:

– Но кто, кто приедет?

– Или Павка Затейник, или его доверенное лицо.

– А как он узнает?

– Да он уже узнал, – терпеливо принялся объяснять коллежский асессор. – Когда вы умчались с Садовой, Корнетов вызвал Затейника. Тот явился, добил