Пятнадцать ножевых. Том 4 - Алексей Викторович Вязовский

— Вот и я удивляюсь — Шишкин понизил голос — Ходят... хммм.. слухи, что дело тут не в анонимке. Это следствие. Зарвался Аркадий Исаакович. Поставил спектакль с цитатами из Ленина.

— Так что в этом плохого? — еще больше удивился я. — На руках должны носить.

— А там с критикой советского строя. Устами Владимира Ильича. На каждый наш порок общественный — цитата из основоположников. Дескать, они тоже бичевали и мы будем. И не подкопаешься. Не запрещать же Ленина... Скандал! Вот и решили его добить с другой стороны, здоровье у него так себе...

— Может вы как-то поспособствуете, чтобы его в ЦКБ подольше подержали, подлечили? А там может само собой все уймется.

— Тоже об этом думаю, — покивал профессор. — Кстати, лекарство это, что ты нашел...

— Каптоприл? Привезли?

— Уже попробовал на нескольких пациентах. Сейчас материальчик соберем, статью напишем. Отличный результат показывает, давление стабилизирует — сказка просто. С меня бутылка!

Вот она, цена внедрения хорошего препарата: коньяк и какая-то закуска. Ну, и ушедшая невеста бонусом.

* * *

Первый вызов на «кровотечение из руки». Кстати, опять я попал к доктору Спиваченко с неугомонной Капитоновой на пару. Не туда пошла девчонка работать. Ей надо было в журналисты идти, интервью брать. Всё узнала бы у звезд. Естественно, сегодня с утра допрашивали меня. Конечно же про Швейцарию. От пограничного контроля в аэропорту до цен на всё. Включая недвижимость. А откуда мне это знать? Я там даже на общественном транспорте там ни разу не катался.

А ехать далеко получилось. Когда сначала доктор сообщил, что за город, в какой-то Ранис, я не понял даже. И только когда к поселку подъехали, дошло — да это же Николина Гора! Тут плевать на улице категорически запрещено, а то вероятность попадания слюны в какого-нибудь академика или министра сильно превышает сто процентов. Но это летом. А сейчас, в эту очень недачную погоду, кого сюда понесло? Есть, конечно, те, кто живет за городом круглый год, но их мало. Однако, вызвали, значит, наш клиент.

Украшающих окрестности и подтверждающих близость обитателей к народу пятиметровых заборов еще и в помине не было. Так, несерьезный штакетник, а местами и вовсе вопиющее пренебрежение безопасностью в виде декоративного кустарника. Ехали по навигатору — нас на въезде встречал какой-то не то сторож, не то слесарь. Его даже спрашивать не стали, что стряслось — сразу видно было, что мужик не в теме.

А во дворе сразу начались приключения. На нас молча бросилась какая-то здоровенная псина. Ну разве что рыкнула слегка. Мы еле успели выскочить на улицу. Впрочем, доктор чуток пострадал: куртку собачка ему слегка разодрала на спине. Хорошо, что до организма не добралась. И мы стояли сейчас на улице и смотрели на милую морду восточно-европейской породы, приветливо скалящую зубы и капающую слюной в щель между штакетинами. Только природная лень не давала псине перемахнуть через заборчик, весьма символический, кстати.

А в окне пациентка руками сигналы подает. Почему я так решил? Так у нее на руке повязка какая-то самопальная, окровавленная, да и лицо бледновато.

— Это Самойловых собака, — подал голос наш провожатый. — Сорвалась утром. Агбар.

— Что же вы раньше не сказали? — спросил Спиваченко. — Тут милицию вызывать надо или службу по отлову животных.

— Так он и есть милиция, — объяснил мужик. — Только сейчас в запое, до него не добиться.

— А жена? — продолжил искать пути выхода доктор.

— Ушла она от него, вот и квасит, — тяжело вздохнул абориген. — Агбар сорвался, голодный, небось. Вон, Ираиду Матвеевну покусал.

Спиваченко пошел звать диспетчера, но тут же бросил эту затею: сигнал не добивал. Песель продолжал исходить лаем и надо было что-то делать.

Я походил вдоль забора, нашел какую-то деревяшку. Под удивленным взглядом бригады, засунул ее между штакетником, подразнил Агбара. Тот конечно, отреагировал. Бросился ко мне, вцепился в предложенное. Я тут же ее бросил, схватил собаку за шею и впечатал в забор, сильно прижав мордой к штакетнику. Да так, что Агбар даже освободить пасть не мог.

— Давайте быстрее, — прохрипел я бригаде. — Долго я его не удержу.

Собака и правда была сильная, рычала и мощно рвалась на свободу.

Коллеги бросились в дом, вывели под руки женщину, посадили ее в машину. И тут меня удивил наш водитель.

— Эх, доктор, дайте я, — вдруг подал голос Иван Николаевич. — У меня с ними вроде получается договориться. Отпускай.

Глядя на монтировку, которую он держал в руке я подумал, что таким образом договориться можно с кем угодно. Впрочем, она не пригодилась. Водитель вошел на территорию, посмотрел пару секунд на тяжело дышащего Агбара, и спросил:

— Ты что здесь делаешь?! А ну быстро домой пошел! Как не стыдно, взрослая собака, а так ведешь себя!

Как ни странно, пес виновато опустил голову и пару раз вильнул хвостом. Иван Николаевич открыл калитку, взял Агбара за ошейник и велел мужику:

— Что стоишь? Показывай, где этот твой Самойлов живет. Надо же покормить собачку.

Какие только таланты у нас на скорой работают, а? Ладно, пошли спасать Ираиду Матвеевну.

А с ней оказалось все сложнее, чем представлялось в начале. Собака покусала ей и ноги тоже. Чего женщина на адреналине почти не заметила. Хорошо доктор обрабатывая руку, услышал хлюпающие звуки в сапогах. Мы откинули подол платья и ахнули. Порванные колготки, рваные раны на голени. Пришлось разрезать одежду, укладывать на носилки. Ираида Матвеевна застонала, а потом даже заплакала от боли. Вот тебе и Агбар. А я ему руки засовывал почти в пасть. Герой... Женщине накололи обезболивающего, наложили давящие повязки — тут работа для хирургов ЦКБ. Кое-кому придется прилично так шить.

На обратном пути Капитонова то и дело ерзала в кресле, видать, необходимость соблюдения инструкций с трудом сдерживала желание обсудить наше приключение. Зато когда пострадавшую сдали в травму, залилась соловьем. Досталось дифирамбов и мне, героически сдерживающему чудище, размерами уже явно превосходящее наш РАФик, и Ивану Николаевичу, усмирившему силой мысли это стихийное бедствие. При этом она вводила коррективы в макияж, с удивительной точностью попадая в нужные места на симпатичном личике. Наверное, это она за большой талант не считала. Фельдшерица постоянно напоминала мне роман графа Толстого «Война и мир». Я из этого гениального произведения мало что помнил, но короткая верхняя губа первой