Пятнадцать ножевых. Том 4 - Алексей Викторович Вязовский

— Закусить? — Давид протянул мне мандаринку.

— Блин, я же за рулем!

— Так поехали быстрее, пока выхлопа нет еще, — Мельник отобрал у меня фляжку, приложился сам.

Глава 4

— Ты бухал?!

Конечно, Анечка запалила мой выхлоп. Сразу как я вошел домой. И тут я резко осознал свою ошибку. Девушка к моему приходу оделась секси. Чулочки, кружевные трусики, лифчик в тон. Всё самое лучшее с берегов Цюрихского озера! Готовилась! На предмет семенного материала. Я почувствовал себя свиньей. Водка ударила в голову, да еще ботинки, заляпанные грязью — в Москве началась оттепель, снег превратился в кашу.

— Было такое. Прости солнце, — я устало опустился на кушетку, закрыл глаза. В ушах стоял хруст костей. Так, собраться. Я не тряпка, в девяностые на скорой видел и не такое. В реальность меня вернула Аня, которая стоя на коленях снимала с меня ботинки. Тут во мне что-то окончательно перевернулось.

— Азимова, Азимова, — я глубоко вздохнул. — Так себе фамилия.

— Чем она тебе плоха? — спросила Аня.

— Тем, что не Панова.

Девушка подняла на меня глаза, открыла ротик.

— Ты... ты вот так делаешь мне предложение?! Это шутка такая?

— Ага. Грязный, выпивший. И вот типа кольца, — я достал мандаринку Давида. — Аня, я тебя полюбил так, что вот говорю эти слова, а сердце из груди выпрыгивает, — я взял ладонь Азимовой, приложил к четвертому межреберью слева. Ну, может к пятому. — Хочу чтобы ты стала моей женой!

Из глаз Ани брызнули слезы. Она на автомате взяла мандаринку, прижалась щекой ко мне.

— Дурак ты, Панов. Пить тебе тоже нельзя, а то выдаешь в эфир всякую ерундистику. Давай, мойся и спать. Или поешь?

— Это означает да?

— Да!

— Нужно будет выпить на ночь два литра воды, чтоб с утра была цела голова, — произнес я речитативом, ибо про просьбу на петь помнил хорошо.

— Панов, у тебя просто невероятное количество талантов делать что-то плохо. Вот стихосложение к ним только что добавилось. Иди уже в ванную, пьянчужка.

— Зато я хороший любовник, — решил я оставить последнее слово за собой — А каким буду мужем... мммм...

— Кто тебе хоть это сказал? — рассмеялась Аня. — Твое отражение в зеркале?

Ничего, женщина. Вот протрезвею — и ты много раз пожалеешь о своих словах!

* * *

Все прогрессивное человечество собирается отмечать годовщину Октября, ходит на демонстрации, а я, даже не дождавшись прибытия любимых родственников, набрал в магазине апельсинов и поехал проведывать болящих. В реанимацию к Томилиной по-прежнему не пускали, зато встретился и зацепился языками с родителями Лены. Они уже знали про поимку преступника, где-то просочился слух о переломанных руках-ногах. На меня смотрели с подозрением и толикой уважения. Говорили уже вполне приятственно, я предупредил Клавдию Архиповну насчет «Бурденко», оставил контакты.

После Склифа поехал через весь город в челюстно-лицевой госпиталь для инвалидов Отечественной войны. К Костику меня пустили, только халат заставили нацепить.

— Андрей! Панов! — афганец мне был искренне рад, полез обниматься.

— Стоп, стоп, — я попытался уклониться, но не вышло. — Я же с улицы, с бациллами!

— Да у меня все зажило! — Костя снял маску, показал себя, красавца. Пара поперечных шрамов вдоль челюсти и скулы, поджившие, розовенькие.

— Красавелла! — одобрил я, передавая аппельсины. — Когда выписывают?

— На днях. Я уже тут как дома, обжился, со всеми познакомился.

Мы вышли в коридор, Костик по свойски подмигнул какой-то фигуристой санитарке.

— Чего только не насмотрелся. Лежал с парнем — у него шрам на всю голову и по лбу. Лысый, ну то есть обритый... Мы его Копилкой звали.

Афганец засмеялся.

— А еще подружился с десантником из Рязани. Ему пол пятки под Кандагаром отстрелили. Тоже с гнилью на лице лежит.

— Небось Ахиллесом нарекли? — пошутил я.

— Точно! Как догадался?

— Костя, я на скорой несколько лет отпахал. Кого только не видел. И «Неронов», которые пьяными заснули с сигаретой, Паша-застрелю — мужик пьяный в сугробе заснул, пальцы отморозил, ему ампутировали все, кроме указательных. А еще был Колян-Штопор. Это вообще история...

Вокруг нас собрались несколько пациентов, начали похохатывать.

— Этот Колян решил девушку свою впечатлить. Засунул член в винную бутылку. А вынуть не смог — пришлось к врачам ехать. Ну и все, кличка на всю жизнь.

Костику и Ко я не стал рассказывать, как в 90-е вытаскивал из перевернутой и помятой машины одного армянина. Ему железкой череп по кругу вскрыло — почти трепанация. К удивлению, выжил. Даже разыскал поблагодарить. Сказал, посмеиваясь, что теперь его называют Ашот-Кабриолет.

Уже в палате я поинтересовался дальнейшими жизненными планами Костика. Они были незамысловаты. Переехать в Москву, пойти куда-нибудь работать. Да вот хотя бы к Мельнику или Димону в милицию. «Пацаны классно устроились, а ты так вообще орел из Орла!»

— Тут медом не намазано, — пожал плечами я. — Москва слезам не верит.

— А что? Общагу дают, к погонам я уже привычный. Ну ать-два, ладно, годик потерплю в школе или как там ее называют?

— Ладно, держи краба, — я протянул ладонь. — Как устроишься, набери мне. Мельник даст номер. Может, придумаю что-нибудь получше ментовки.

Мы поручкались и я поехал домой — забирать Аню. Тесть с тещей приглашали к себе отметить праздник, но это видимо завтра. Заодно и руки попрошу. Так сказать официально. Но сначала надо подготовиться.

А еще перед этим встретить мать Панова. Потому что ну совсем не по-сыновнему получится, если она с Федей будет в метро ехать,

Дурдом возле Курского вокзала не прекращался никогда. Похоже, в этом месте самое средоточие процесса. Толпы у касс, натуральный табор в залах ожидания и на перронах, дембеля, цыгане и просто пьяные — всё это придает атмосферу уникального места. Впрочем, на Комсомольской площади у трех вокзалов, наверное, то же самое.

Припарковаться получилось не очень близко, пошел пешком. Праздник, да. Все усиленно бросились куда-то ехать. Нет бы дома сидели, телевизор смотрели. А так — пассажиры, грузчики, железнодорожники. Бесят просто. А тут еще перепутали перроны, и поезд пришел не на ту платформу.

Короче, я нервничал. Вот сколько раз говорил себе, что это совсем чужая мне женщина, нет