Дальше жить - Наринэ Абгарян

Когда загружались в машину, сообразили, что места для Григора нет.

– Как же так? Вроде всем места хватало! – смешался отец.

– А меня посчитали? – спросил Григор.

Отец замер с открытым ртом.

– Я на автобусе поеду, как раз скоро рейс, – вызвался сын Оника.

– Поеду я, – не терпящим возражений тоном объявил Григор и добавил, понизив голос: – Тебе лучше остаться с матерью.

Ехали вереницей: впереди рейсовый автобус, следом – машина отца. Рядом с ним, прижимая к груди урну, сидела Манана и утирала кончиками пальцев глаза. Когда автобус поворачивал направо, Григор видел в боковом зеркале ее заплаканное лицо.

Работали в три смены, трудно и беспросветно. Иногда мечтали, наивно, по-детски, как наконец разбогатеют, вернутся домой, откроют консервный цех. Станут производить все местное, вкусное: ореховое и кизиловое варенье, компоты из терна и дикой груши, печеные на огне овощи, настоящую, на чистейшем горном масле, кавурму[23]…

– Я буду директором, ты – замом, – распоряжался Оник и, не дожидаясь вопроса, пояснял: – молчаливый директор – смерть предприятию.

– А говорливый, значит, спасение? – возмущался Григор.

– Говорливый – залог успеха!

Когда Григор хотел подшутить над другом, так и называл его – Залог Успеха. Оник не обижался. Однажды он уехал за товаром и не вернулся. Лишь к утру пришла весть об аварии и сгоревшей дотла машине.

Оник всегда говорил, что проживет сто лет и один день. «Дождусь первого праправнука, а там как фишка ляжет». Фишка легла так: было три друга – остался один.

Девичья скала давно осталась позади, скоро покажется водохранилище, а за ним – Берд со столетними кипарисами, подпирающими куполами небеса.

Биноянц Григор вез обратно все, что забрал с собой в далекую заграницу, – привычный вид из окна, могильные камни предков, Арарат – Большой и Малый. Свои несбывшиеся мечты, невыносимое бремя бытия.

Биноянц Григор возвращался домой.

На Нугзара невозможно смотреть без улыбки: огненно-рыжий, с огромными зелеными глазами и кривым перебитым носом, отчаянно нависающим над верхней губой. Чтобы прикрыть лысину, он зачесывает волосы от уха до уха. Если ветер дует не в ту сторону – тщательно прилизанная прядь развевается веером. Нугзар спохватывается, поспешно приглаживает ее растопыренной пятерней. Пунцовеет так, что кажется – сейчас задымится.

У Нугзара столько веснушек, что не сосчитать. Каждая размером с южный разлапистый подсолнух. Летом, когда солнце распускает людям веснушки, Нугзар превращается в цветущее подсолнуховое поле. Обгорает решительно и бесповоротно – красный, смешной, рыже-волосатый. Брат, подшучивая над его волосатостью, говорил, что, если Нугзара побрить, можно целый человеческий свитер связать.

– Не облысел бы – два свитера бы получилось, – добавлял от себя Нугзар.

По выходным он заглядывает в церковь. Помогает по хозяйству: приколотить, починить, мусор вывезти. Когда пришел туда впервые – старушки качали головами и все норовили объяснить, что он неправильно крестится: надо не справа налево, а слева направо. Сообразив, что православный, ревниво следили, чтобы не перепутал: все крестятся слева направо, вдруг он отвлечется и за другими повторит. Грузинский Бог, поди, обидится, кто разберет, что в головах этих богов творится! Нугзар зарывался лицом в веснушчатые ладони, смеялся так, что тело ходило ходуном.

– Вайме, что вы за люди!

– А ты думал! – важно цокали языком старушки.

Живет Нугзар у своей сестры Мананы – старшей невестки Казинанц. У Мананы двое сыновей и слепой свекор Оганес. Иногда Нугзар выводит его погулять. Завидев знакомого, предупреждает: вон, Аваканц Мишик идет.

– Здравствуй, Мишик-джан, – здоровается Оганес.

– Здравствуйте, Оганес-апи. – Мишик пожимает руку сначала старику, потом – Нугзару. По старшинству. Перекинувшись дежурными словами, расстаются, еще раз обменявшись рукопожатиями.

Нугзар ведет Оганеса, поддерживая под локоть, рассказывает последние новости Берда: «У Анхатанц Варужа третий ребенок родился». «Сын?» – осторожно уточняет Оганес. «Наоборот», – дипломатично возражает Нугзар. «Кто-то точно его сглазил. Третья дочка – это уже не шутки. Надо что-то делать!» – «Что надо делать?» – «Как что? Сглаз снимать!»

– Вайме! – всхлипывает Нугзар.

Мир большой, Берд – маленький, с булавочную головку. Однако иногда и туда выбираются люди из большого мира. Вон, недавно французы с норвежцами приезжали. Манана преподает в школе английский, потому всех иностранцев приводят к ней. Нугзар разводит во дворе огонь. Пока жарится шашлык, он помогает сестре накрыть стол, несет из погреба ледяную самогонку. Гости быстро хмелеют – от питья и еды. Сыплют шутками, хохочут. Сидящий во главе стола свекор Мананы в самый разгар веселья поднимается, просит тишины.

– Батоно Оганес, не надо! – просит Нугзар.

Оганес обрывает его жестом, оборачивается к Манане (всегда безошибочно угадывает, где невестка):

– Переводи.

Манана становится по его левую руку. Гости умолкают. Нугзар выходит из комнаты, плотно прикрывает за собой дверь. Оганес поднимает стопку, говорит медленно, с достоинством, глядя перед собой незрячими глазами:

– Я хочу предложить тост за Нугзара, брата моей невестки Мананы. Я его лет пять уже не видел – как ослеп, так и не видел. Надеюсь, он мало изменился. Мало ведь изменился, Манана?

– Мало, – отвечает Манана. – Такой же рыжий и конопатый.

– Похож чем-то на артиста Депардье, – острит кто-то из гостей.

– Может, и похож, – соглашается Оганес. – А может – нет. Так получилось, что мы с Мананой осиротели. Я потерял сына, она – мужа, мои внуки – отца. Теперь Нугзар заботится о нас. Он – самый легкий человек из всех, кого я знал. Хотя жизнь его была совсем не легкой.

Оганес перекладывает стопку из одной руки в другую, приобнимает невестку за плечи. Манана опускает голову.

Притихшие гости ждут. В комнате повисает гнетущая тишина. Оганес пытается продолжить, но слова застревают в горле. Он откашливается, потом снова. И не может произнести ни слова. Горько усмехнувшись, наконец сдается.

– За нашего Нугзара! – И, одним глотком осушив стопку, медленно выходит из комнаты.

Гости удивленно переглядываются: чудной старик, хотел что-то рассказать, но не решился. Увлекшись разговором, о нем сразу забывают. Манана меняет тарелки – скоро хашламу[24] подавать.