Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой) - Михал Витковский

А надо сказать, что доставалось что-то поломанное, длинное. Иной раз до метра длиною, полуметровые гильзы, заканчивающиеся десятью сантиметрами табака, без названия. Или так: метр фильтра и сантиметр реального табака. Вот такие полуфабрикаты. В Руде их покупали на килограммы, а в Явожне — на метры. Сигаретная масса. Этой-то массой я, ребенок, затягивался под стенами оптовой базы так долго, пока у меня голова не шла кругом. И тогда я, свободный человек, шел по полю, по лужам и смотрел, как вся эта Руда-Хебза мягко прогибается в такт моим шагам. И шествие мое мог прервать только фонтан внезапно вырывавшейся блевотины.

Что тебя так долго не было? Срочно готовим новые винстоны-хуинстоны, а то у меня бомжатник ненасытный уже в тир ломится! А как я раньше мог прийти, дядя, если я на станции водой, непригодной для питья, рот полоскал, выплевывал, руки мыл, о траву вытирал? Потому что моя молодая жизнь слишком легкая, слишком легко, слишком здорово мне в этом моем новом еще теле, слишком легко жить, надо немножко поблевать, надо это здоровье немножко подпортить, такое своеобразное заземление сделать, якорь, а то мне так легко, что ей-богу, кажись, и взмыл бы воздушным змеем в небо. У тебя, дядя, есть свой вес, тебе курить не надо, тебя тело само к земле тянет, годы на тебе лежат точно гири, а я молодой! Не посылай молодого за сигаретами весной, потому как не скоро вернется! Молодого только за смертью посылать. Ну-ка покажи, ну вот, все мне поломал! Это, дядя, до меня было сломано, мне там мотками отпустили! Выкладывай на стол, вот тебе линейка, и отмеряй семь сантиметров, ровно. Будем резать! Табак со дна мешка ссыпай весь сюда, будем набивать гильзы от «Популярных». Вот тебе карандашик, специально заточенный, набивай и уминай, но не слишком усердствуй, чтобы много табака не шло. Фильтр не режь, потому что не умеешь. Ну и чего ты принес? Одни фильтры! Из Радома поставка, а если из Радома поставка — всегда одни фильтры. О, какая маленькая сигаретка, как хуечек на конце двухметрового фильтра. А чтоб у этих радомских такие тоненькие хуечки повырастали и такие большие яйца! Не слушай, малыш, дядя немножко выпил. А с другой стороны, сигарета — клевая вещь! Куда без нее? А уж если выпьешь, то без курева совсем никуда! Вот какая штука. Вроде как ничего из себя не представляет, простой клочок бумаги, а вот в нужную минуту не окажется его, так не усидишь, на голову встанешь. Всю квартиру обшмонаешь, а как найдешь, закуришь, затянешься, окутаешься клубами дыма, все туберы, ишиасы, все ревматизмы как рукой снимет. Весь мир смыслом наполнится, каждая секунда. Даже если поломанную такую найдешь. Даже без фильтра. Выпустишь дым, посмотришь в окошко на хаймат, на этот свой фатерлянд, на Руду, и все вдруг моментально наполнится смыслом. Задумаешься о себе и о мире. Хоть он за окном виднеется таким, будто по нему Годзилла прошелся. Где-то далеко на белом свете есть чудо-букеты, ароматная туалетная бумага в трех цветах с Микки-Маусом, хуе-мое, а здесь — мировая клоака, помойка, пластиковые бутылки, силикоз и эпидемия припорошенности угольной пылью… Помнишь, малыш, эээ… откуда тебе помнить эпидемию, как дядя твой тогда народу цвета продавал! Народ таким темным сделался, будто у всех силикоз от обычной пыли. Народ так поглупел, что кому хочешь игрушки из бумаги запросто можно было всучить, лишь бы были цветными. Цвета пили в виде лимонадов, продавали их в пакетиках и капсулах. Танцорка из Румынии выступала: выпускала из носа цветные пузыри! Да с пожирателем огня сбежала.

Иди, малыш, иди к дяде, не бойся, вот и хорошо. Попугая хочу себе в хате завести, говорил тебе? Смотри, какой цветастый! Сделаем ему корзиночку с билетиками, и станет народ гадать на судьбу. Над кем когда свод в шахте завалится. Не тронь его, искалечишь, ты знаешь, сколько такой шельмец стоит? Хочешь, он тебе судьбу вытянет. Брось ему зерна в корзиночку, он достанет его с билетиком. Ой, ой, ой, перья-то как растопырил! Мне, дядя, всегда одни и те же билетики выпадали! И твой попугай не составил здесь исключения. Поехать в США, пожалуйста, поедешь в США, только запасись терпением, и посылка, посылка, посылку получишь, посылка, брюнет вечернею порою, как будто пластинку заело. И что хуже всего — все сбывалось, никаких претензий к попугаю из Руды Шленской не предъявишь. Только вместо «США» он хотел сказать «дурдом». И все это шло на фоне набивших оскомину «Blue Spanish Eyes» и «Besame mucho».

Ночью я еще ворочался в кровати, муха жужжала, и пальцы все еще воняли этими сигаретами. Дядя спал пьяный, а бабушка возилась на чердаке. Я вставал подсмотреть за нею, потому что она закрывалась на всю ночь. Что она делала, точно не было видно, но было там что-то наподобие лаборатории. Доставала какие-то пробирки, травяные отвары, сухую траву, растения, которые она сама насобирала, водку, бензин… Зачем? Об этом мне лишь недавно довелось узнать. Были у нее там какие-то ночные занятия. Вот у меня ночное занятие — писательство. Это мое лекарство от окружающего меня мира. Потому что в жизни надо во что-нибудь играть. Но у большинства людей нет. Этого чего-то. Им видны из окна Центр Продажи Раковин-Моек и гаражи. Это их мир. Суровый. Дикий. Окутанный запахом подгоревшей яичницы. В пять утра. На общей кухне, с общим санузлом. Автобус. Большой мир раковин-моек, изысканной лексики предместий, звучащей словно какие-то деликатесы, потому что ни на что другое они не годятся. Идешь, читаешь, чистой воды Версаль: карнизы, маркизы, панели, клинкеры, бойлеры, бройлеры, ортодонты, хироманты и наслаждения, наслаждения, наслаждения.

А вокруг грязь, вонь, нищета и маета. Словом, твоей жизни вечная Руда. «Потому что суп был пересолен» — вы наверняка прекрасно знаете этот лозунг с плакатов, призывающих покончить с насилием в семье. И даже если вас никто не бьет, часто бывает так, что встает обычный серый день, понедельник, суп именно что пересолен, вонь от подгоревшего масла по всей квартире, и тогда вам начинает казаться, что жизнь утекает сквозь пальцы или вообще течет где-то в другой стороне, не знаю, может, в Касабланке. И даже если вас никто не бил, то уже сам тот пересоленный суп — не уверен, может, я и не вполне ловко выражаюсь, извините, не писатель, — так вот, сам тот пересоленный суп как будто вас бьет. И даже пусть никто вас не бил, один лишь тот факт, что суп соленый и понедельник, вторник, Руда, за окном «Андалузия», уроки делать, — уже больше не хочется есть эту жизнь, во всяком случае, никакой она не торт, а самый что ни на есть пересоленный суп. Не знаю, запутался я, но вы, надеюсь, понимаете, о чем речь? Что пересоленный суп — это вроде как метафора такая. У бабки от этого «супа» было свое противоядие — ночная возня на чердаке, у меня — Барбара Радзивилл, пересчет по ночам денег и описание этих случаев. А у тебя, Саша, что?

* * *

Девяностые шли полным ходом, и я уже подумывал открыть в Щаковой кино-видео, потому что за этим бизнесом было будущее. Снимаешь помещение, десять телевизоров, один видеомагнитофон и затертая копия какого-нибудь «Рэмбо», «Рокки» или «Челюстей-2». По всем аппаратам одновременно шло одно и то же, потому что не у каждого дома было электричество, а уж о видео и говорить нечего. Народ смотрел от нечего делать, как бы между прочим, и лепил жвачку под сиденье. Я уже начал собирать деньги на это кино-видео, уже кассеты нелегально через кабель с одного видео-магнитофона на другой переписывал… лучшие кассеты из Германии BASF, даже порнуху затер — во сколько самопожертвования! А самое главное, что первую секунду на кассете никогда не получалось стереть. И каждый раз я испытывал жуткий напряг, что в эту самую первую секунду какой-нибудь хуй на весь экран вылезет. Но тут наступает шведский потоп[35], полоса несчастий! Непруха. Кино-видео оказалось фантомом, исчезло через год существования, а вернее — их смыли законы об авторском праве, а меня залили штрафами и накрыли волной долгов. Еще хуже — прицепы вышли из моды. Вот так. Я за него выложил в свое время миллион пятьсот тысяч старых злотых, а он, понимаешь, вышел из моды. Запеченные сэндвичи оказались невыгодными. Народ сообразил. Я имею в виду те самые раздавленные шампиньоны. Культурными вдруг все стали. О «Макдоналдсах» тогда еще никто не слыхивал, но на главной улице открыли Mister Beef. Так туда чуть ли не на экскурсию отправлялись! Какой энтузиазм! Специальные люди в фирменном прикиде, в фирменных шапочках с надписью «Mister Beef» движение регулировали! Потому что толпы валили. Польска-Вирек валила, Сосновец валил, Мысловице валили, шахта «Канты» валила, и шахта «Андалузия» валила. Салат в пластиковой упаковке, сыр брусочком, рядом ветчинка, порезанная кубиками, салатный лист, кукуруза, соус чесночный, соус винегрет! Поднос я выбросил вместе с упаковками, было дело, потому как подумал, что и поднос одноразовый. А потом они написали; «Просьба не выбрасывать подносы». Человек на дрожащих ногах, как в костел, в лучших ботинках, в лучших белых носках, весь из себя праздничный. Потому что вокруг белые горшочки с ярко-зеленым плющом, сочным таким, красивым, искусственным. Потому что сочетание красного и белого пластика. Весь нарождающийся мир окрасился в цвета красного и белого пластика, цвета, ассоциировавшиеся до той поры с блоками «Мальборо». А на стенах рельефные панно из позолоченной кожи, часы из позолоченной кожи и женщины в кожаной бижутерии. Боже мой! Какое богатство! Шампунь Wash&Go! Вот она, настоящая Андалузия!