Супергерой для миллиардерши - Лия Аштон

– Нет. – Ангус покачал головой. – Я просто хотел прикоснуться к тебе.

Айви закрыла глаза, почувствовав, как внизу живота разливается тепло. Ангус все еще касался ее – его пальцы скользнули вверх по ее руке, по плечу, дотронулись до шеи.

Это прикосновение было таким легким, что Айви подалась вперед. Она вздрогнула, когда другая рука неожиданно легла ей на бедро и замерла, словно давая Айви время привыкнуть к новому ощущению.

Затем ладонь двинулась дальше, большой палец изучал изгиб ее бедра, пальцы ласкали ягодицы.

Рука поднялась выше и легла на спину Айви. Уверенно. Твердо.

Не открывая глаз, она внезапно ощутила дыхание Ангуса на своей щеке.

– Ты теряешь контроль рядом со мной, – нежно прошептал он ей на ухо.

Было бессмысленно спорить, хотя Айви могла бы. Вместо этого она просто вздохнула.

– Айви, я не хочу, чтобы ты управляла мной.

Она ощутила, как его дыхание щекотало ей губы, и распахнула глаза – еще немного, и их губы соприкоснутся. И тут Ангус уверенно притянул Айви к себе и запустил руку в ее все еще влажные волосы.

А потом прижался губами к ее губам и поцеловал. Жадно, страстно, горячо и так неожиданно нежно.

Ее руки взметнулись вверх, к его плечам, а потом сами собой обняли Ангуса за шею. Айви без раздумий ответила на его поцелуй – еще более страстно, чем на Бали. Она играла с его языком, дразнила, посасывала и покусывала его губы.

И, боже, он поцеловал ее в ответ. Ангус был прав: рядом с ним она теряла контроль над собой. Это было как во сне. В какой-то момент Ангус не выдержал, подхватил Айви на руки, отнес на диван и, уложив на подушки, накрыл своим восхитительным телом.

И стал жадно целовать, одновременно лаская ее руками. Пальцы Айви скользнули по его спине, упругим мышцам и наконец нашли то, что искали, – подол его футболки. Айви потянула ткань вверх, отчаянно пытаясь добраться до его обнаженного тела, к которому так жаждала прижаться.

Она прогнулась под Ангусом и обхватила его бедрами. Затем его пальцы добрались до груди, Ангус обхватил ладонью ее грудь – прямо поверх атласа и кружев бюстгальтера, – большой палец упирался точно в сосок.

Но потом он неожиданно остановился.

– А для ребенка не опасно, что я сверху? Может, нам поменяться?

С таким же успехом он мог опрокинуть на них ведро ледяной воды. Айви замерла, почувствовав внезапный холод, – упоминание о ребенке вернуло ее в реальность.

Как она это допустила? Она опустила его футболку вниз и уперлась обеими ладонями ему в плечи.

– Поднимись с меня.

Он тут же вскочил:

– С тобой все в порядке?

Вот они, эти прекрасные взволнованные глаза.

Айви села, поправила бюстгальтер и майку. Она знала, что покраснела, чувствовала это каждым сантиметром своей кожи.

– Я иду спать, – сказала она. – Можешь выбрать любую комнату. Везде свежее постельное белье.

Потом она заметила оставшуюся еду на столе, схватила первое попавшееся блюдо.

– Сначала уберу это в холодильник. Ты можешь уже идти отдыхать.

– Айви, – позвал он. – Что произошло?

Она покачала головой:

– Думаю, будет лучше, если мы оба согласимся, что ничего не произошло. – И вдруг вспомнила его слова, когда они встретились в первый раз. – Помнишь, у нас впереди восемнадцать лет и все такое?

Еще раз заняться любовью – а это будет всего лишь бессмысленный секс, не больше, – чтобы следующие восемнадцать лет стараться не думать об этом… Нет, не лучшая идея. Наконец она заставила себя взглянуть на Ангуса.

– Ты права, – резко кивнул он. – Я помогу тебе.

Затем они вместе поставили еду в холодильник и прибрали на кухне.

Очень вежливо и очень неловко.

Когда Айви уже направлялась по коридору в свою комнату, Ангус сказал ей вслед:

– Я не подпишу этот договор, Айви. Я собираюсь стать частью жизни нашего ребенка, а значит, и твоей. Нравится тебе это или нет.

Она даже не обернулась.

– Я знаю.

Ангус лежал в своей невероятно удобной двуспальной кровати в комнате для гостей, уставившись в потолок со сложной лепниной и элегантной люстрой.

Он отлично выспался прошлой ночью.

Вообще, он хорошо спал в любом месте и в любое время – важное качество в его работе. И для этого ему, разумеется, не нужны были кондиционер, мягкое одеяло и изысканное постельное белье.

Бессонница мучила его только два раза в жизни: пару недель назад, когда Айви объявила ему, что беременна. И в ту ночь, когда умер его отец.

Кроме того, он редко видел сны. Просто клал голову на подушку – или на вещмешок, или на землю – и отключался. А в нужное время просыпался.

Том как-то спросил его, снятся ли ему кошмары. О том, что они видели. Что делали. Что с ними случалось. Что могло бы случиться. Что еще может случиться.

Оказалось, Тома действительно беспокоили ночные кошмары. Такие, что он просыпался в поту или жене приходилось будить его.

Такие, что порой он даже не хотел ложиться спать.

«Иногда, – сказал Ангус. – Иногда у меня бывают дурные сны».

И Том кивнул и сглотнул – он испытал такое облегчение, что приятель понимает его переживания, и Ангус был рад, что солгал. Но это была ложь.

Он возвращался с военной операции и чувствовал себя в безопасности в собственном доме. Он не пугался каждого звука, каждого шороха, каждого движения.

Он не спал в гостиной с включенным светом. И не катался на машине всю ночь, чтобы только не ложиться в постель. Он не играл в азартные игры, не пил и не принимал наркотики, чтобы притупить болезненные воспоминания.

Он отчитывался о выполненном задании, возвращался домой и был в порядке. Но не все могли похвастаться такими крепкими нервами. Например, Том. Или тот парень, о котором рассказал Кэм – Патрик. Он тоже свихнулся.

Не всем удавалось справиться. У Тома не получилось.

А как насчет его? Как насчет Ангуса? Почему ему все нипочем? Почему он спит как убитый, хотя так много пережил, так много знает?

Если твоя работа связана с риском для жизни – и маятник судьбы может легко качнуться в любую сторону, – так легко свихнуться, пусть даже чуть-чуть?

Какое-то время – до того, как у Тома диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство, – Ангус вполне даже гордился своей стрессоустойчивостью.

Он считал себя выносливее других. Сильнее других. Но теперь… теперь он не видел повода для гордости. Теперь он размышлял, чего же ему не хватало.