Никто об этом не узнает - Рита Навьер

— После этого урока вали домой. А еще лучше прямо сейчас. Поняла?

— Но у нас же шесть уроков…

— Дура! Делай, как тебе говорят.

— Но я не найду дорогу домой, — залепетала она. Максим ее едва слышал, больше разбирал по губам.

— Отцу позвони, скажи, что заболела. Он водилу пришлет. Все, вали давай.

К облегчению Максима, она и впрямь не пришла ни на пятый, ни на шестой урок. Хоть тут ума хватило. Зато остальные выглядели крайне разочарованными: такая забава сорвалась.

— Сбежала коза… Ну ничего, завтра еще покуражимся над ней, да, Макс? — спросила Кристина.

— Уже покуражились, — ответил он мрачно. — Короче, амигос, пусть пока живет. Лучше будем ее просто игнорить, чем так…

— У-у-у, это скучно, — скривилась Кристина.

— Что, реально жалко стало колхозницу? — удивился Ренат.

— Мне себя жалко, — возразил Максим, пытаясь скрыть за усмешкой смущение. — Она стукнет отцу, и меня точно сошлют. Я просто в пятницу выступил слегка перед гостями. Сильно огорчил папулю. Он и так мне все воскресенье мозг клевал. В общем, надо, чтобы отец немного успокоился.

— О-о-о! — простонала Кристина. — Эти предки вечно лезут в нашу жизнь и все портят. Хорошо хоть, я со своей матерью разобралась, и она теперь у меня как шелковая.

— Макс, а ты говорил, что твой батя на этой неделе по области поедет, — напомнил ему Ренат.

— Да, в четверг вроде должен отчалить.

— Ну и что? Будем у тебя собираться?

— Можно. Лучше в пятницу сразу после школы. Мать с Темой как раз к деду свалят.

— О! Круто! — просияла Кристина, чмокнув на радостях Максима в щеку.

— А меня? — наклонился к ней Мансуров. — Если б не я, он бы, по ходу, зажал вечеринку.

— Да, Ренатик, ты молодец, — Кристина поцеловала и его. А потом и Ника, и Кирилла, лукаво поглядывая при этом на Максима. Но тот уткнулся в телефон: младший опять одолевал его эсэмэсками. Где ты? С кем ты? Когда домой? Достал!

Вечером, когда Максим вернулся домой, выяснилось, что эта дура и правда разболелась. Затемпературила ни с того ни с сего. Даже врач приходил. «Тем лучше, — решил он. — В школу ходить не будет, хотя бы какое-то время».

Алена и вспомнить не могла, когда последний раз болела. Однажды, еще маленькой, жестоко отравилась грибами, и все. А так ее никакие вирусы не брали. Даже когда эпидемия гриппа свирепствовала, Алена хоть бы чихнула раз. Закалилась, видимо, привыкнув к холоду, сквознякам и прочим тяготам.

А тут вдруг заболела. Причем слегла так неожиданно. Позвонила отцу, как велел Максим, еле выдавила из себя эти слова, потому что думала, что врет папе, чего ей очень не хотелось. А получилось, что и не соврала.

Папа в самом деле отправил за ней водителя — другого, не того, что вез их утром. Этот приехал на белом джипе и вообще был веселый и разговорчивый. Просил называть его дядей Юрой. Алена улыбалась в ответ на его непрерывную болтовню, но улыбалась через силу. Хотелось реветь в голос, а не улыбаться.

Знобить ее начало еще в машине. Сама она списывала свое состояние на пережитый ужас. Но папа сразу же распорядился насчет врача. Тот приехал — и часа не прошло. Осмотрел, смерил температуру, велел лежать и много пить. Какие-то препараты назначил, но список отдал Жанне Валерьевне.

До позднего вечера к Алене в комнату никто не входил, если не считать Веры, которая заглянула разок — принесла на подносе графин с морсом и стакан. Может, не хотели тревожить, а может, всем было плевать. Врач советовал ей побольше спать, но, как назло, не спалось. Да и как тут уснешь, когда в душе все болит нестерпимо?

Не то чтобы она не приняла всерьез слова Максима, когда он угрожал ей. Очень даже приняла и поверила, но все равно не ожидала, что все будет так ужасно. Никогда в жизни она не слышала столько отборных гадостей, никогда не встречалась с таким враждебным отношением. И ведь что обидно: она же им ровным счетом ничего плохого не сделала. Так почему они ее возненавидели с первого взгляда? За что так унижали? Хотя можно догадаться. Это же он их настроил против нее, Максим. Один ведь даже прямо и сказал: «Не такая страшная, как ты говорил».

Лежа на кровати, Алена раз за разом прокручивала утренний кошмар, терзая и без того измученное сердце. И озноб вновь поднимался изнутри, охватывая все тело. Слезы струились, противно затекая в уши, и никак не останавливались.

Наверное, она могла бы не пойти в ту школу, как-нибудь уж уговорить отца, но ведь Максим будет всегда здесь, рядом. И его ненависть никуда не денется. Он будет все так же отравлять ей жизнь, мучить, унижать день за днем. И она ничего не сможет с этим поделать. И терпеть тоже нет сил.

Вечером ее навестил папа. Заглянул буквально на пять минут, но сразу стало легче. Ненамного, конечно. То, что произошло в школе, то, как над ней измывались эти золотые мальчики и девочки, по-прежнему причиняло нестерпимую боль, которая, казалось, поселилась в душе навсегда.

— В школе тебя не обижали? — спросил папа.

— Нет, — тихо ответила она.

Почему-то было стыдно признаться ему, как ее сегодня унизили, и очень не хотелось, чтобы он узнал об этом позоре.

— Ты отдыхай. Выздоравливай, — пожелал он и вышел из комнаты. Но почти сразу же к ней поднялась Вера, видать, папа послал. Спросила, не надо ли чего. Алене ничего не хотелось.

Потом она вдруг снова расплакалась и тут же разозлилась на себя. Сроду себя не жалела, а сейчас так раскисла. Однако никакие самовнушения не помогали. Такой несчастной она давно себя не чувствовала.

Измученная температурой, тяжкими думами, рыданиями, она наконец уснула. Но сон был больной, тревожный, чуткий. И ближе к полуночи, уловив тихий скрип, Алена проснулась. Испуганно распахнула глаза, и сердце екнуло. От волнения или от страха — непонятно. В освещенном дверном проеме она увидела силуэт Максима. Он затворил за собой дверь, прошел в комнату, не зажигая света. Но во дворе еще горели фонари, и уличный свет неплохо разбавлял темноту.

Максим присел на подлокотник кресла у самой кровати. Алена в ужасе смотрела на него, не зная, чего ждать. Сердце бухало в груди, а от озноба даже зубы поклацывали. И трясло ее сейчас вовсе не от температуры.

В полутьме его глаза казались совершенно черными, и невольно хотелось спрятаться от его взгляда.

— Ты как? — поинтересовался он.

Алена и не знала, что ответить. Как она? Плохо, очень плохо, ужасно. Но зачем ему об этом знать? Позлорадствовать или что?

— Не били тебя? — спросил, не дождавшись ответа.

— Нет. — Голос ее прозвучал глухо, будто кто-то сдавил шею.

— Хорошо, — кивнул он и отвел глаза.

Хорошо?! Да ее прилюдно с грязью смешали, оскорбили всячески с его подачи. Один из них задрал ей подол юбки, второй — ущипнул за грудь, а потом навалились всем скопом, схватили за руки, прижали к лицу тарелку с пирожным и держали так, пока она не начала задыхаться. Масляный крем забился в ноздри, в рот, залепил глаза. И все при этом хохотали. Это хорошо?! Безобразные сцены вновь встали перед глазами. Хотелось все это выкрикнуть ему, но горло перехватило спазмом так, что даже вдохнуть не получалось. Она закашлялась. Максим дотянулся до графина с морсом, плеснул в стакан и подал ей.