Скрытые пружины - Уолтер Кенни

Бечёвка с бумажкой теперь медленно, чуть подрагивая, скользила по краю накидки, прикрывающей ножки кровати. За узорчатой завесой угадывалось нетерпение и яростный азарт, но Снежинка решила избрать выжидающую тактику, подпустив добычу ближе.

– Навряд ли она расстроилась из-за дедушки, – рассеянно произнесла я, принимая из рук отца бечёвку и пытаясь выманить белоснежный комок из-под кровати. – Миссис Кинтор не вызывала никого по имени Грейблум. Мама огорчилась из-за человека по имени Ричард Фергюсон.

Мои усилия наконец увенчались успехом – леди Снежинка не выдержала длительной осады и выскочила из своего укрытия, угодив прямиком в мои ладони, отчего я, счастливо рассмеявшись, закружилась по комнате, прижимая к груди свою любимицу.

Оказавшись неистощимым выдумщиком по части трюков с бечёвкой и приманкой, какое-то время отец ещё присутствовал в моей комнате, продолжая восхвалять сообразительность Снежинки и смеясь вместе со мной над свирепыми нападениями неутомимого создания. Когда же он оставил нас вдвоём, то я далеко не сразу поняла всю чудовищность совершённого мною проступка. Будучи всецело поглощена игрой с котёнком и расслабленной беседой с отцом, я потеряла всякую осторожность и нарушила обещание хранить тайну!

Осознание собственного предательства придавило меня к земле, будто тяжёлый камень. В полном отчаянии я подошла к дверям материнской спальни и долгое время стояла перед ними, не решаясь постучать и нарушить её покой. Так и не найдя в себе сил признаться в содеянном, я укрылась в своей комнате и принялась ожидать справедливой кары за свою несдержанность.

Прошло несколько дней, в течение которых мать не покидала свою спальню. Толстый и одышливый мистер Джефферсон запретил беспокоить её, поэтому я была лишена возможности повиниться перед ней и выяснить, как сильно она на меня сердится.

Множество раз я прокрадывалась в будуар и, приникнув ухом к стене, пыталась уловить, что происходит в комнате, но там всегда было тихо. Из разговоров горничных, подслушанных мной, я поняла, что на этот раз разлад между моими родителями достиг небывалой силы. Однажды, когда я пряталась в кладовой, то услышала, как миссис Дин сказала, обращаясь к Абигайль: «Попомни мои слова, это затишье перед бурей. Случится что-нибудь ужасное, вот увидишь. Теперь уж недолго ждать осталось!»

В те редкие дни, когда я виделась с отцом за обедом или ужином, он вёл себя предупредительно и отстранённо, ничем не напоминая того весельчака, с которым мы вместе хохотали над проделками Снежинки. Замечая его холодность, я старалась реже попадаться ему на глаза, проводя больше времени в своей комнате или на третьем этаже жилой части дома. Теперь со мной рядом всегда находился пушистый комочек, готовый принять участие во всех моих играх, а это означало, что даже будучи предоставлена самой себе, я не чувствовала себя одинокой. Леди Снежинка обладала лучшими чертами настоящего друга – была весела, неназойлива и способна утешить меня в минуты уныния своей незатейливой кошачьей песенкой.

Но надо признать, что в Хиддэн-мэнор и вправду творилось нечто странное. Никогда ещё после припадка мать не проводила так много времени в постели, не желая никого видеть. Разлука с нею наполняла моё сердце печалью и тоской, и похожие чувства я ловила во взгляде отца, когда он входил в столовую перед обедом и бросал грустный взор на её пустое кресло. Она словно покинула нас, не покидая при этом Хиддэн-мэнор, выбрав для своего затворничества пропахшую лауданомом спальню, из окон которой было видно дорогу, ведущую к Лидфордскому ущелью, и кромку Уистменского леса.

Неизвестно, сколько бы ещё продлилась эта ситуация, наполнявшая весь дом гнетущей атмосферой, но в один из хмурых дней (кажется, в начале апреля), перед парадным крыльцом Хиддэн-мэнор остановился знакомый экипаж и в холле, будто чудесная фея, возникла моя обожаемая тётушка Мод. Оцепенев от такой неожиданной радости я, стоя на лестнице, с трепетом наблюдала, как из-за её пышных юбок появляется кузина Элизабет и простирает ко мне руки, сияя искренней улыбкой.

От восторга я потеряла дар речи – пока мы ожидали, когда мать приведёт себя в порядок и спустится к нам, я могла лишь односложно отвечать на вопросы тётушки Мод и разглядывать её удивительный туалет. Кузина Элизабет была одета чуть скромнее, но яркие муаровые ленты в её волосах и затейливое кружево на воротничке платья показались мне восхитительным оперением райской птицы.

Разворачивая подарки, которые тётушка вручила мне с ласковой улыбкой, я с трудом сдерживала радостные возгласы, рвущиеся из моей груди. Никогда ещё я не получала такие чудесные дары, да ещё упакованные в нежнейшую, будто замшевую бумагу с лёгким цветочным ароматом. В числе подарков были новые книги, два платья из тонкого муслина, невесомые, словно белоснежная паутинка, перчатки, миниатюрные дамские часики на длинной цепочке и великолепная лакированная музыкальная шкатулка, крышка которой была украшена искусной резьбой. (К музыкальным шкатулкам и прочим механическим заводным игрушкам моя тётушка питала особое пристрастие. Её дом в лондонском пригороде, куда я отправлюсь спустя год с небольшим после описываемых событий, оказался наполнен превосходными образчиками музыкальных ящиков и табакерок).

Ошеломлённо взирая на всё это богатство, я поблагодарила тётушку с такой горячностью, что та неловко опустилась на колени и порывисто поцеловала меня в лоб, на мгновение крепко сжав в ласковых объятиях.

– Ох, Маргарет, я так счастлива, что тебе пришлись по душе эти безделицы, – проговорила тётушка Мод, растрогавшись. – Нет большего удовольствия, чем одаривать такую благодарную малышку, как ты! Между прочим, у Элизабет тоже есть для тебя подарок. Она вручит тебе его после…

В этот момент тётушка резко замолчала, на её побледневшем лице появились испуг и растерянность. Проследив за её взглядом, я тоже испытала некоторую дрожь.

В дверях безмолвно стояла моя мать, закутанная в плотную шаль. Её потускневшие за время затворничества волосы находились в полном беспорядке и больше напоминали воронье гнездо, чем причёску благовоспитанной леди. Глаза ввалились, а тёмные тени вокруг них придавали её взволнованному взгляду лёгкое безумие. Тонкие пальцы проделывали множество мелких суетливых движений, которые она, как это казалось со стороны, вряд ли осознавала.

– О, дорогая моя! – тётушка Мод вскочила на ноги и поспешила к сестре, на ходу раскрывая ей свои объятия. – Я и не знала, что ты больна. У тебя измождённый вид. Тебе не стоило покидать свою постель.

Элизабет нашла мою руку и стиснула её горячей ладошкой, а затем, обратив ко мне встревоженный взгляд, начала проникновенную и сочувственную речь, имеющую своей целью утешить меня. Впервые добросердечие кузины не вызвало во мне благодарной признательности, так как я с превеликим старанием пыталась разобрать то, о чём говорили моя мать и тётушка Мод.

Не бросив на меня даже взгляда и не поприветствовав кузину Элизабет, как того требовали правила приличия, мать объявила хриплым надтреснутым голосом:

– Мод! Ты будешь удивлена! Случилось кое-что… – Её потрескавшиеся бескровные губы растянулись в подобии слабой улыбки, и она почти выкрикнула: «У меня есть известие!»