Джордж Оруэлл. Неприступная душа - Вячеслав Недошивин

Ни друзья, ни знакомые его, разумеется, не забывали. Заедет Вудкок – он отправлялся в Канаду; Тоско Файвел, который будет слать ему посылки с фруктами («Я и не знал, – откликнется Оруэлл, – что подобные вещи еще существуют»); ну и, конечно, Варбург, издатель и друг, – с ним разрешится первая загадка, когда роман «Последний человек в Европе» получит окончательное название: «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». Именно так, словами, он и будет назван в окончательном виде.

Варбург прилетит первым, через две недели. Поминутно высказывая восхищение романом, он обрушит на Оруэлла просто тучу новостей. Скорейшее издание книги – дело решенное, скажет. Верстка будет уже в марте, а сама книга выйдет к июню. Говорил, что выпускать роман будут одновременно в Англии и в Америке, что купить права уже предложено известной американской фирме Harcourt Brace. Американцы планировали издать книгу в популярной серии «Клуб лучших книг месяца». Правда, замялся издатель, они хотели бы выбросить из романа «Принципы новояза» и большой кусок под названием «Теория и практика олигархического коллективизма» – главы из книги Эммануэля Гольдштейна. Оруэлл, еще не дослушав, замотал головой: ни в коем случае. Оба фрагмента – органические части рукописи, и сокращать их он решительно отказался, хотя и рисковал потерять большие деньги – ведь публикация романа в знаменитой серии означала признание его бестселлером, бесконечные переиздания, перепечатки отрывков и будущие переводы. Но главное, повторяю, уже в первый приезд Варбурга пошла речь о названии романа. Варбург похвастается потом, что идея нового названия была его. Но это не так! Тому же Муру, литагенту, Оруэлл еще три месяца назад сообщил: «Я ничего еще не решил. Я склонен назвать роман либо “1984”, либо “Последний человек в Европе”, хотя, возможно, и придумаю что-нибудь еще в ближайшую неделю или две…»

Загадкой переименование романа назвал не я. Именно так в 2009 году назвал это давнее решение писателя Роберт Макгрум в статье, напечатанной в Observer. Четверть века назад, когда я впервые занялся Оруэллом, предположений об этой загадке было куда меньше. Собственно говоря, их было всего три, ну, может быть, четыре. Писали, что причиной отказа от заглавия «Последний человек в Европе» стало то, что такой роман – «Последний человек» – уже существовал в английской литературе и принадлежал, как известно, Мэри Шелли. Тоже, кстати, мрачноватая утопия. Утверждали также (и на этом сходились многие), что Оруэлл просто поменял последние цифры года окончания своего романа – 1948 – и вывел на обложке: «1984». Ну, и предполагали, что саму эту дату он, возможно, взял у Джека Лондона. Я, помню, предположил, что Оруэлл, писатель-реалист, не захотел относить свои «картины» слишком надолго вперед, как бы говоря, что, если до этого рубежа мир не превратится в нечто похожее, значит, человечество минует кризис. И дотошно проверял: действительно ли роман Оруэлла был похож на «Железную пяту» Дж.Лондона?

Мог ли Оруэлл не знать параллелей своих с этим романом? Да нет, конечно! В роман Оруэлла как бы «перешли» и некоторые идеи Лондона, и даже иные термины. «Капитализм почитался социологами тех времен кульминационной точкой буржуазного государства, – пишет Дж.Лондон в своем романе. – Следом за капитализмом должен был прийти социализм… цветок, взлелеянный столетиями, – братство людей. А вместо этого, к нашему удивлению и ужасу… капитализм, созревший для распада, дал еще один чудовищный побег – олигархию». Это было сказано в начале прошлого столетия, и подчеркивалось: «Трудно даже представить себе ее характер и природу». Оруэлл же не только наблюдал потом «природу» этой олигархии, не только на собственном опыте пережил тенденции, которые ощущали и Е.Замятин, и О.Хаксли, но к 1948 году понял: на земле может родиться нечто большее – власть «олигархического коллективизма», власть могущественных партий, сросшихся с финансовыми кланами.

И «Братство» (как «Эра Братства» в «Железной пяте»), и бесследное исчезновение людей (у Оруэлла их «испаряли»), и такое понятие, как «прол», в смысле «пролетариат», – всё это «вынырнет» в романе «1984». И если в «Железной пяте» Джек Лондон говорил, что общество состоит из трех крупных классов – богатейшей плутократии, среднего класса и пролетариата, – то в книге Гольдштейна, которую в мире «1984» читает Уинстон Смит, Оруэлл назвал их «Высшей, Средней и Низшей группами людей». Параллели двух романов легко читались. Упоминался у Джека Лондона и год, вынесенный Оруэллом в название романа. В «Железной пяте» это год построения второго крупнейшего города олигархов – Эсгарда. И в чем, спросите, тогда «загадка анаграммы»? Да в том, что появляются всё новые и новые версии заглавия романа…

Макгрум пишет, например, в 2009-м, что Оруэлл «имел в виду столетие Фабиановского общества, основанного в 1884 году». Другие предполагают, что это дань Оруэлла… юмористическому роману Г.К.Честертона “Наполеон из Ноттингхилла”, действие которого, как известно, разворачивается в Лондоне в 1984 году». Честертон, если кто не читал его роман, высмеивал в нем революции, ибо все они доктринальные, и писал, что Лондон в 1984 году… останется таким же, каким был в 1904-м. Честертона Оруэлл не выносил и критиковал за интеллектуальную и моральную нечестность, за то, что его «политический католицизм» очень схож с коммунизмом, а позже – и с фашизмом. Но именно этот роман Честертона и дата в нем – 1984 год – могли, пишет Макгрум, стать неким знаком-аналогом для исторического возражения писателю-предшественнику.

Другой исследователь творчества Оруэлла – Питер Дэвисон – пишет, что 1984 год как-то связан с годом рождения сына писателя, Ричарда Блэра, в 1944-м, и отмечает, что в рукописи романа повествование происходит последовательно в 1980-м, 1982-м и, наконец, в 1984 году.

Но когда же со временем стали появляться всё новые и новые материалы, связанные с жизнью Оруэлла, то неожиданно обнаружилось: его первая жена Эйлин, еще до встречи с ним, еще в молодости (я уже упоминал об этом) как-то написала стихотворение, которое так и озаглавила – «Конец века, 1984». Оно было написано Эйлин в 1934-м, в ознаменование пятидесятилетия средней школы, оконченной ею когда-то. Ничего, казалось бы, особенного, совпадение, – но в стихотворении не просто говорится о будущем: оно полно футуристических видений. Эйлин говорит в нем и об использовании в будущем «контроля над сознанием», и об «уничтожении личной свободы с помощью полиции». Я не могу перевести его, я не поэт, но речь в нем идет о каких-то «телепатических станциях», «фиолетовых лучах» и «синтетических ветрах», о некой «психической кремации», под воздействием которой умрут религия и философия, и о том, что прошлое может сблизиться с будущим. В стихотворении Эйлин фигурируют Вергилий, Гораций, Шекспир, Эйнштейн, утописты Бэкон и Уильям Моррис и даже, представьте, Олдос Хаксли. Всё говорит о том, что стих был написан не столько по поводу юбилея школы, сколько как некое «воспоминание о будущем». И, конечно, многое объясняет в стихотворении имя Хаксли, ибо как раз накануне, в 1932 году, тот опубликовал свою антиутопию «О дивный новый мир». Загадка? Похоже…

Я склоняюсь к тому, что свою роль сыграли все мотивы. И гениально, на мой взгляд, что наш «пророк бедствий» отнес предсказания свои не в следующий ХХI или ХХII век, как делали его предшественники, даже не в 1990-й или 2000 год, а именно в 1984-й – ведь тем самым он как бы предоставлял своим читателям возможность и ужаснуться кошмарами его будущего, и реально дожить до не столь уж и далекого года. Он ведь напишет как-то: «Политические предсказания, как правило, ошибочны, потому что их авторы принимают желаемое за действительное – иногда они могут служить симптомами, особенно если резко меняются. И часто их выдает дата…» Дата! Но, наблюдая и в конце ХХ века, и в начале века нынешнего, как предсказания писателя всё продолжают и продолжают сбываться, начинаешь понимать: пролонгация пророчеств Оруэлла была, кажется, запланирована им. Перечитывая роман, я вдруг замер, едва не раскрыв рта. Ведь смотрите: на первых страницах романа герой Оруэлла Уинстон Смит, решив вести тайный дневник, вдруг задумывается: а для кого он будет писать его? Помните: «Как можно обращаться к будущему?.. Если будущее станет таким же, как настоящее, оно не захочет его услышать; если же оно будет отличаться от сегодняшнего дня, все его беды потеряют смысл… Он почувствовал себя призраком, говорящим правду, которую никто никогда не услышит… Он обмакнул перо: Будущему или прошлому времени, когда мысль свободна, когда люди отличаются друг от друга, когда они не одиноки, – времени, когда сделанное нельзя назвать несделанным. Из века однообразия, из века одиночества, из века Большого Брата, из века двоемыслия – привет!..»