Образование древнерусского государства - Владимир Васильевич Мавродин

прежде всего Сварог, бог неба, бог огня небесного. «Сын Сварогов еще есть Дажбог», т. е. солнце. Сварожичем был и огонь земной. Сварог — главный и, быть может, древний бог, функции которого с течением времени перешли к специализированным божествам. Источником всего благополучия выступает бог солнца Дажьбог, он же Хорс и, быть может, Ярило. Богом молнии и грома был Перун, о котором как о божестве древних антов и славян говорит еще Прокопий. Богом ветра выступает Стрибог, сами ветры назывались «Стрибожьими внуками». Волос, «скотий бог», одновременно покровитель торговли; Симаргл и Мокошь, два божества, сущность которых остается неясной; загадочные Переплут, Дый, Троян — таковы главные божества восточных славян.

Боги стихий, стоявшие как бы за явлениями природы, свидетельствуют об обоготворении древними русскими сил природы.

При этом следует подчеркнуть многоплеменной характер древнерусской языческой религии. Наличие нескольких наименований для бога солнца говорит о том, что отдельные группы племен каждая по-своему называла бога солнца и, быть может, по-своему поклонялась ему.

Многоплеменной состав населения Киевской державы находит отражение в многообразии божеств и культов. Многие из них явно не славянского происхождения. Хорсом называли бога солнца либо племена иранского происхождения, либо славяне, но тесно связанные с иранцами и заимствовавшие из их пантеона если не самого бога солнца, то во всяком случае его имя (Хорс — от иранского Хуршид — солнце). Таким же иранским выступает наименование другого бога — Симаргл, что также связано с иранским Симург.

К сожалению, не представляется возможным ответить на вопрос — были ли боги с иранскими названиями божествами вошедших в состав Руси как государственного организма иранских этнических элементов, вроде алан — ясов с их иранской речью (так как в ясах следует усматривать не только болгарские, тюркские элементы), соприкасавшихся со славянами в лесостепной полосе у Донца и Дона, или они восходят к седой древности, к скифо-сарматскому миру, компонентом которого были и далекие предки русских.

Таким же не русским божеством была и Мокошь. В Мокоши, скорее всего, следует усматривать бога приволжских восточных финнов и связывать ее имя с наименованием мордовского племени мокша (марийское Мокш, Моке). В поверьях Русского Севера, носящих отпечаток финских религиозных представлений, память о Мокоши сохранилась в вере в Мокушу, или Макушь, существо, которого боятся женщины и присутствие которого замечают по урчанью веретена и по стершейся шерсти овец. В памятниках XVI в. («Худых сельских номоканунцах») еще упоминается культ Мокоши («не ходила еси к Мокоши?» — вопрос, кстати отметить, который, судя по фразе, задавался только женщинам). С тех пор дошло слово «мокшить» в смысле вымаливать, выпрашивать, в той же функции этих понятий, в которых они выступают в смысле ворожить, заклинать, т. е. выпрашивать у бога. Поэтому «Слово от Святого Евангелия» помещает слово «Мокошь» среди гадальных терминов.

Племенная пестрота населения Киевского государства породила пестроту в пантеоне языческих богов.

С течением времени, по мере роста и укрепления новых общественных отношений, по мере развития классового расслоения древнерусского общества боги, олицетворяющие силы стихий, приобретают одновременно социальные функции.

Перун становится дружинным богом, богом «руси» (в смысле дружины), покровителем вооруженной полуварварской-полуфеодальной верхушки, а Волос, «скотий бог», превращается в бога — покровителя торговли и купцов.

Недаром «русь»-дружина клянется Перуном, а славяне-«вои» — Волосом, не случайно Перун стоял в тереме князя, а затем — на холме, у «двора теремного», а Волос на рынке, на Подоле, у реки Почайны. Вместе с классовой дифференциацией общества наряду с древними священными рощами, кладезями, деревьями появляются капища и идолы («кумиры»). Владимир «постави кумиры на холму вне двора теремного; Перуна древена, а главу его сребрену, а ус злат», — сообщает летопись[631]. Жречества как касты, языческих храмов, подобных тем, которые мы наблюдаем у балтийских славян, на Руси не было.

Издревле у славян существовали волхвы, носители народных религиозных представлений и таинственных знаний, заклинавшие и предсказывавшие, врачевавшие и исполнявшие различные религиозные обряды. Волхвы были двух степеней: младшей — кудесники и старшей — волхвы.

Кроме того, существовали ведуны, знахари, ведьмы и прочие обладатели таинственных чар и знаний, и с течением времени, по мере распространения христианства, энергично боровшегося с «ведовством» всех родов и оттенков, это последнее перестает быть официальным, прячется в глушь, в дебри семейных, домашних отношений, в тайники быта; и на сцену выступает исконная носительница тайных знаний и религиозной обрядности старины — женщина.

Древнерусские волхвы очень напоминали шаманов. Никон, хорошо знавший волхвов, сообщает о том, как волхв впадает в оцепенение, в транс («кудесник же лежащее оцепев, и шибе им бес»), как он «призывает бесы». Из других источников мы узнаем о «вертимом плясании», изобличаемом христианскими проповедниками, о том, как молятся Переплуту и, вертясь, поют «в розах». Перед нами типичная картина камлания шаманов. Есть основания предполагать, что волхование было распространено больше на севере, северо-западе и северо-востоке Древней Руси, среди чуди, мери, веси и тесно с ними связанных славянских поселенцев, на быт и религиозные представления которых местное финское население оказало большое влияние. Не случайно именно здесь в XI в. вспыхивают восстания, руководимые волхвами, тогда как на юге, в Киеве, один раз только появился волхв, но и тот «пришед» откуда-то и вскоре пропал «без вести».

До нас дошла только обрядовая сторона древнего язычества, ибо против нее и выступало раннее христианство во всевозможного рода обличениях. Сущность же языческих представлений нам неизвестна уже хотя бы потому, что сущность языческой религии «книжники»-христиане боялись приводить в своих произведениях даже в том случае, если и знали ее, так как таким путем ее сохраняли и пропагандировали. Нужно было поскорее заставить всех, в том числе и само православное духовенство, хорошо знакомое с религиозными понятиями и обрядами язычества, забыть о них.

Вот поэтому до нас дошла только внешность, а не содержание язычества.

И только в одном месте Никон приводит рассказ волхва о создании человека:

Бог мывъся в мовници и вспотивъся, отерся вехтем, и верже с небесе на землю…[632]

Все эти кудесники и волхвы не были, подобно жреческой касте, отгорожены от народа. Ими могли стать любые и из «простой чади», и из «лучших мужей». Они были тесно связаны с родом, с общиной и выделялись ими же из своего состава. Они не были объединены в организацию, не превращались в социальную и политическую категорию, стоящую над обществом.

Могла ли удовлетворять потребностям быстро развивающегося классового общества и государства такая религия, пестрая, многослойная, отражающая в своих представлениях и обрядах различные этапы общественного развития, разностадиальная и разноплеменная, религия, порожденная родовым обществом, первобытно-общинными отношениями,