Образование древнерусского государства - Владимир Васильевич Мавродин

народные массы долго еще, формально считаясь христианами, по существу оставались язычниками и, более того, заимствуя кое-что у христианской церкви, ее обрядности, продолжали еще целые столетия не только хранить свои языческие верования, но и развивать их, усложнять и модернизировать, и не случайно, как только, даже столетия спустя, русский крестьянин ускользал из-под опеки государства и церкви где-нибудь в глуши, на севере, в дремучих северных лесах, в краю непуганых птиц, он восстанавливал самое настоящее язычество, лишь облекающееся в оболочку христианства, язычество, в значительной степени эволюционировавшее по сравнению с языческими представлениями и верованиями славян Владимировых времен.

Владимир решительно рвет с язычеством и принимает христианство, что отнюдь еще не делает его «добрым христианином» в церковно-византийском смысле этого слова, тогда, когда он почувствовал, что проведенная им реформа язычества не привела к должным результатам, что необходимы новые грандиозные реформы.

И сделал это Владимир не один. «Созва Володимер боляры своя и старци градьские», и с ними решался вопрос о принятии новой веры. Кто были эти «боляры» и «старци градьские»? Перед нами отчетливо выступают две группировки. Летопись пестрит упоминаниями о том, как Владимир «созва… боляры своя и старца», «и реша бояре и старци». Им, «бояром и старцем градским», «боляры своя и посадники, и старейшины по всем градом», уже по принятию христианства он устраивает пиры; с ними, по былинам, пирует в стольном граде Киеве «ласковый князь» Владимир «Красное Солнышко». «По вся неделя устави на дворе в гридьнице» Владимир пиршества («пир творити») «и приходите боляром, и гридем, и съцскым, и десяцьскым, и нарочитым мужем, при князи и без князя»[640].

Мы вернемся еще к пирам Владимира-христианина и попытаемся усмотреть определенный политический смысл в его пиршествах, а пока что констатируем лишь то, что перед нами явление, начавшееся еще до принятия христианства и расцветшее уже после крещения Руси.

Что же имеется в виду?

Прежде всего мы не можем пройти мимо сопоставления в летописи деятельности Святослава и Владимира. Первый получил от киевлян заслуженный упрек: «чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив», тогда как второй — «любя дружину, и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем».

О чем же советуется Владимир с дружиной? Не только о «ратех», которые, наверное, были едва ли не единственным вопросом, обсуждавшимся князем с дружиной во времена Святослава, а «о строи земленем… и о уставе земленем».

Кончились времена, когда военная добыча, дань и полюдье были источником существования и обогащения дружины, когда дружинники надолго отрывались от Руси и война становилась их стихией, средством добывания всего необходимого для жизни, самой жизнью.

Это диктовалось и превращением полупатриархальной-полуфеодальной, варварской Руси в феодальную, и неудачей Святослава в его войнах с Византией. На Русь возвращались бесчисленные «вои». Они заполняли княжеские горницы и гридницы, становясь фактически членами княжеского огнища, выступая в роли и слуг, и младшей княжеской администрации, и воинов, составлявших личную дружину князя. Это была гридь, гридьба, в своем названии сохранившая память о норманском элементе в составе дружин Древней Руси. Другие — имевшие собственные хоромы и дворы, свои хозяйства, поля и нивы, ловища и перевесища, места и знамения, свою челядь, — возвращались к своим домам, к своим «чадам». Это были «бояре». Третьи — простые вои из «сельского людья» и «простой чади», «нарубленные» по бесчисленным русским весям и градам, — чаще всего возвращались к своему старому очагу, к своему земледельческому и ремесленному труду, и если не сами, то их потомки превращались в смердов и холопов, рядовичей и закупов. Реже им удавалось остаться в числе гриди и еще реже попасть в ряды бояр. Эта исчезающая группа «воев», порождение эпохи военной демократии, нашла своих идеологов в лице некоторых авторов и редакторов летописей и сказителей былин, так ярко в былинах об Илье Муромце рисующих нарастающее противоречие между «воями», вышедшими из народа, и князем, вокруг которого группируется замыкающееся в касту боярство.

Все это были княжие «мужи» разных степеней подчинения, богатства, власти, влияния и т. д. Но наряду с ними во времена Владимира выступает, для того чтобы тогда же исчезнуть со страниц летописи, и отнюдь не случайно, другая группировка — «старцы градские», «старейшины», «нарочитые мужи». Это — не княжие мужи. Кто же они?

Это те, кто правит от имени князя Русью, когда тот воюет «чюжея земли», «отбарахоу чюжея страны». Они — тоже своего рода княжие «мужи», ибо «старцы градские» выступают лишь собирательным термином для посадников, сотских, десятских. Но «старцы градские», все эти «старейшины» и «нарочитые мужи», все же противопоставляются в летописном тексте боярам и гридинам, непосредственно и тесно связанным с князем. Они теснее связаны с землей, со своими весями и градами, где вся их «жизнь», и часто поэтому-то именно здесь они по поручению князя выполняют те или иные функции в княжеском управлении. Но они не сливаются с княжеским огнищем, как гридины, не выполняют тех функций, которые падают на долю верхушки княжеских «мужей» — бояр.

Яркими штрихами рисует белгородских «старейшин градских» знаменитый легендарный рассказ, помещенный летописью под 997 г., об осаде Белгорода печенегами. Они на вече обсуждают дела осажденного города, советуются, принимают решения, ведут переговоры с Владимиром, с печенегами. Эта местная старинная знать, «нарочитые мужи», «нарочитая чадь», выполняющая или впоследствии становящаяся, уже под конец княжения Владимира, исполнителем воли князя, — местная богатая верхушка.

В эпоху военной демократии, во времена войн и походов она больше оставалась на Руси, чем воевала, больше не видела князя, чем совещалась с ним, а князь не делился с ней завоеванными землями, военной добычей и данью. Она получала лишь часть княжеских доходов да богатела за счет своего хозяйства.

Теперь наступали новые времена. Обе прослойки складывающегося господствующего класса феодалов (назовем их условно «княжеско-дружинной» и «земской») должны были быть слиты воедино. Грани между ними стирались. Одни получали от князя и добывали сами землю, обзаводились огнищем, угодьями, челядью, другие входили в состав княжих «мужей» и все теснее и теснее связывались с князем. Первые все больше и больше заинтересовывались, обзаводясь «жизнью», «гобином», «обильем», землями и угодьями, в «строе земленем» и «уставе земленем», вторые, входя в состав княжеского боярства, вынуждены были вместе с ним думать о ратях.

Так сливалось «княжое» и «земское» боярство. И этот процесс, так быстро завершившийся (княжения Владимира было достаточно, подробнее об этом дальше), перед обеими группировками поставил одну и ту же задачу — укрепить свою власть на Руси и укрепить положение Руси на международной арене.

Вот почему Владимир