На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

и так тяжело. Его пальцы сжимают её плечи. Его лицо рядом. Частое прерывистое дыхание… Больно, очень больно… Но боль должна кончиться, вот-вот. Она чувствует, знает это. Ну, ещё… ну же… ну же… ну вот… И неожиданное ощущение прорванной преграды между ними, и слабая затихающая, уходящая в небытие, в прошлое боль… И какая-то новая лёгкость во всём теле… И его голос. Что он говорит? Джен? Нет, она не хочет. Она не Джен. Нет.

– Я Женя.

Он лежал рядом с ней, прикрыв глаза, будто спал, и только дрожащая в частом дыхании грудь выдавала его усталость, да осунувшееся за эти… минуты? часы? да всё ли равно, – побледневшее лицо. А что ей теперь делать? То, за чем её привели, да нет же, сама пришла, но, во всяком случае, это совершилось. Ей, наверное, надо уйти, дать ему отдохнуть. Отдохнуть? Они так и живут в этих комнатах без окон? Она уйдёт, и он будет спать… или… девочки говорили, что за причинённую белой женщине боль их наказывают. Тогда ей, наверное, не надо сразу уходить. Она шевельнулась, и он сразу открыл глаза. Он смотрел на неё и словно ждал ее слов.

– Было совсем не больно.

И он радостно улыбнулся ей. И они болтали о чём-то. И она следила, как меняется, отзываясь на каждое её слово, его лицо. Она сказала ему, что она русская. И его смятение почему-то обрадовало её, нет, не смятение, а то, как он преодолел его. И он учился произносить её имя по-русски. И выучил ещё слово «милая». И назвал ей своё имя, не кличку, не номер, а имя. Эркин. Она не поняла, но почувствовала, что он доверил ей нечто… самое дорогое, то, что прячут от всех. Эркин. Какое странное, непривычное имя. Наверное, индейское. Он же индеец. Она слышала, что у индейцев каждое имя что-то означает, но она как-то не спросила его о значении. И о его племени тоже. Не смогла. Побоялась сделать ему больно этими вопросами.

– Ещё? – протягивает он ей руки.

Она медлит, и он, улыбаясь, ждёт её решения. А ей страшно: вдруг опять будет больно. Она так боится боли…

…Женя медленно потянулась под одеялом. Эркин. Сколько лет она повторяла про себя это имя. Странно, она помнит всё, но как-то неровно, кусками. Эркин…

…Она протягивает к нему руки, и он обнимает её, притягивая, прижимая её к себе. И его губы прижаты к её губам. Он мягко трогает, укладывает её руки, ноги. И она вздрагивает, в предчувствии боли, но боли нет, и она смеётся этому открытию, так мягко, незаметно он входит, и она ощущает это как соединяющую их силу. И, боясь неловким движением разорвать это соединение, она крепче обхватывает его, насколько ей хватает рук и силы, и ловит странный ритм его движений, пытается подстроиться под них. И мягкими уверенными прикосновениями он объясняет ей, что ей нужно не следовать за ним, а идти навстречу. Зачем? Она не успевает ни найти ответа, ни понять вопроса. Потому что… потому что… она не понимает, что с ней, её всю трясёт, трудно дышать, что это? Она… нет, её нет… это не она… Где она? Что это такое? Эркин… Она цепляется за его плечи, шею, чтобы не пропасть, не исчезнуть. Он что-то шепчет ей. Она не понимает, не хочет понимать.

– Дженния, ми-лайа, Же-ня…

И вдруг это кончилось. Она жива, она есть. Лежит на этой просторной белой кровати. И Эркин рядом. Она слышит его дыхание. Успокаивающе ровное, тихое. Она поворачивает голову. Да, это он, он рядом. И снова она видит в зеркале их распростёртые тела, нет, она не хочет этого видеть. Она жмурится, отворачивается.

– Погасить свет?

Ну, конечно же, стоило ей шевельнуться, как он проснулся и заметил, что ей неловко…

…Женя лежала и улыбалась воспоминаниям. А конец она не хочет вспоминать. Как, уже одевшись, обернулась и увидела его лицо. И обнимала его, прощалась с ним. И он плакал. Да, она была уверена, что прощалась навсегда. Что чуда не будет. А чудо случилось. И она всегда помнила о нём. Всегда. И будет помнить. А на сегодня хватит. Надо спать.

Имение Джонатана Бредли

После полудня небо затянули облака, и влажная удушливая жара придавила холмы.

– Парит. Гроза будет, – Андрей разжигал костер.

– Если гроза, могут сорваться.

– Будем спать, как ходим.

Эркин пожал плечами.

– Значит, будем. Только я и сейчас так сплю. Может, лучше по очереди.

Костер не разгорался, и Андрей длинно замысловато выругался. Бычки лениво бродили по зажатой между холмами лощине. Некоторые уже улеглись, не дожидаясь сумерек. Эркин перебирал лассо, проверяя сшитые стыки. Лассо Андрея он уже проверил и зашил в двух местах. Костёр, наконец, разгорелся, Андрей облегчённо выругался и поставил решётку.

– В следующий раз стоянку заранее приглядим.

Эркин кивнул. На этом пастбище у них что-то не ладилось со стоянкой. Стаду пришлось менять ночёвку, а значит, и стоянку перетаскивать.

– Ох, и ливанёт, – Андрей обводил взглядом темнеющее небо.

– Чего?

– Ливень будет. Ну, сильный дождь.

– Угу, – Эркин отложил ремень и встал, оглядывая стадо. – Сильный разведи, горячего хоть попьём наскоро.

– Ладно. Сбивать пойдёшь?

– А то.

Спустившись в лощину, Эркин, покрикивая, шлёпая лассо по земле перед мордами, сбил бычков потеснее. Их послушание тревожило. Что-то тяжёлое душное придавливало его и, видимо, беспокоило их. Стремительно темнело. Лежавшие бычки вставали, недовольно крутили головами. Эркин оказался в центре стада, рядом с Одноглазым. У этого бычка на белой, как у всех, голове вокруг одного глаза было чёрное пятно. Одноглазый, фыркая, обнюхал торс Эркина, лизнул подставленную ладонь. Эркин мягко толкнул его в лоб между прорезывающимися рогами, снова оглядел тёмное небо. Если сейчас громыхнёт и стадо рванёт, затопчут, как нечего делать. Он стал пробираться к склону, подсвистывая Принцу и успокаивая бычков хлопками по шеям и бокам, когда небо перерезала белая светящаяся полоса и громыхнуло так, что Эркин присел, зажимая уши. И тут началось…

Сильный удар в плечо отбросил Эркина в сторону, и стронувшаяся лавина не задела его. Он лежал, вжавшись в землю, ставшую сразу жидкой и холодной, а над ним ревело и топотало какое-то чудовище. И вдруг всё стихло. Он приподнял голову и успел увидеть стремительно уносящееся стадо.

– Андре-ей! – заорал он, вставая на четвереньки. – Гони-и-и-и!

Вместо ответа новый удар грома. Ругаясь, отплевываясь от залепившей рот грязи, Эркин встал, пытаясь сообразить, где Принц. А, вот он! Поймал скользкий повод и вскочил в седло. Теперь за стадом. Пусть бегут, лишь