Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

и отчаянием лицах не осталось ничего, кроме жажды мести. Итил оказался прав: словами этих людей не усмиришь. Сила шла на силу. И тем не менее они остановились, будто наткнувшись на незримую стену.

— Ведьма! — пронеслось над толпой, словно ветерок коснулся осенней листвы.

— Куда путь держите, мужички?

Я вздрогнул. Такого тона я не разу не слыхивал от своей матери, и уж лучше бы мне и не слышать этого язвительного, полного угрозы шипения свирепеющего Змея. Но эти люди оставили благоразумие дома, под запором, в тяжелых сундуках, и потому принялись обвинять, распаляя себя:

— Ты, колдовка, нас уморить решила!

— Не говори с ней, заворожит!

— Сука брюхатая, сама рожает, а наших детей в могилу свести хочет! Не позволим!

— Не позволим!

— Сжечь гниду вместе с ее выблюдками!

Она нарочито медленно встала, и толпа, наседавшая со всех сторон, отхлынула, смолкнув.

— Ну же, чего ждете? — насмешливо произнесла Змея, и, казалось, воздух вокруг ее тела всколыхнулся под давлением могучего духа. Она так же пыталась разжечь себя, чтобы потом легче было переносить убийство. И тогда я почувствовал ее страх и понял, сколь узко зрит она под гнетом отчаянья. Среди сотни путей для нее были открыты лишь несколько заведомо проигрышных, потому что страх, как и ненависть, приводит к слепоте душевной, и неоткуда взяться мудрости, если мрак застит взор. Это мое нынешнее видение, дядя. Сейчас я в силах объяснить то, что тогда выражалось лишь чувством протеста и… неправильности происходящего. Я кинулся вперед, отбивая первый камень, пущенный в матушку, и закричал умоляюще:

— Остановитесь! Она не причиняла вам зла! Она отвела болезнь от людей. Зачем вы хотите убить нас? Кто-то особо меткий пустил мне острым булыжником в лицо. Удар был несильным, но раскроил кожу на лбу, и глаза в тот же миг залило кровью. Я ослеп на время, пропустил затрещину и покатился в грязь, скуля как побитый щенок. Мать отомстила быстро и сурово, как и должно Великому Духу, но обидчики остались живы, покалеченные и обездвиженные ударами Мастера. Толпа вновь отхлынула и присмирела. Я же носом почувствовал едкий запах ужаса, что стлался над мерзлой землею и затягивал в свои незримые тенета души окружающих. Я утер лицо и поднял взор на мать. Змея сняла повязку с глаз. Обнажила свою суть перед людьми. И люди испугались, узрев преддверие Черного Дракона. Я тоже испугался. Сильней их всех вместе взятых, потому что с утробы помнил тьму и ее власть над ослабленной душою. И я заплакал. За все семь лет ожидания моя душа, наконец, получила возможность выплеснуть страх перед убийственной мощью существа, коим являлась моя мать. Это, наверное, и спасло всех нас в то злополучное утро. Онемевшие люди потихоньку оживали. Над толпой зашелестело:

— Великий Дух… Змей… Это действительно Змей…

А я все ревел, мешая слезы пополам с кровью. Матушка склонилась надо мною, коснулась рукою темени, рывком поставила на ноги и, выпрямив спину да окинув народ тяжелым взглядом, произнесла:

— Идите домой, добрые люди. И… помалкивайте о том, кто хранит ваши земли и ваших детей от злой судьбы. Нет проку в том, чтобы измываться над беременной женщиной, как нет выгоды в том, чтобы злить Великого Духа. Пошли Родя.

* * *

Родимир смолкает, задумчиво пощипывая короткую свою бородку. Я жду заключения, прикрыв глаза, пытаюсь таким способом запечатлеть сказанное в памяти, но я старик, и память часто играет со мною злые шутки. Сокол молчит, и я говорю вместо него.

— В тот день так никто и не пришел. А мы с Даримом все удивлялись, где же гости? А ночью Ольга родила Ярополка и Пересвета… опять раньше времени.

— Раньше? — Родим рассеянно ведет глазами вдоль полок с книгами. — Время для нас определяет матушка. Мы приходим в этот мир, когда Змей готов дать нам силу. Я, пожалуй, пойду дядя.

* * *

Ярополк и Пересвет. Еж и Рыба. Очередная тайна вышла из чрева Великого Духа. Эти двое… все дети шли парами, каждый имел свой талант, свой характер и свой недостаток, что определял их жизнь. Я смотрю на них сейчас, и тихий голос вкрадчиво нашептывает в ухо: а братья ли эти столь разные по своей природе люди? Да и люди ли вообще… Вот под моим окном что-то мастерит Пересвет. Он изобретателен и не любит оружия. В свои тридцать пять Рыба выглядит как шестнадцатилетний мальчишка, вечный студент, измаранный углем и чернилами, и, в отличие от своих братьев, не претендует на роль почтенного мужа, предпочитая оставаться тем, кем является в душе. Он проявил невероятное рвение к наукам, и Ольга отослала его из дома на десять лет познавать все, что сможет найти по эту сторону Змеиного хребта. И он ушел, покорный воле матери. Покладистость и невероятное терпение — вот что выводило Ольгу из равновесия, вот за что она буквально выгнала сына за порог в надежде, что дальние странствия закалят мальчика, сделают его более мужественным и суровым. Но, видимо то, что заложено Творцом, даже живорожденные духи не в силах изменить. Пересвет вернулся таким же тихим и мягким, каким был, но все же приобрел одно очень ценное качество: необыкновенную проницательность и умение говорить правду.

И так можно рассказать о каждом. Ценность их жизни и опыта неоспорима, но, похоже, что не мое это — писать о детях. Они будут жить и после моей смерти, и там найдется тот, кто сможет сказать о сынах Змея. Всему свое время, говорю я, и Ниява смеется. Последнее время она все чаще приходит в мои покои, играет с правнуками, учит их музыке. Я подозреваю, что эта ведунья бдит мою душу, ждет момента, чтобы проводить ее в мир иной, как это было с моею женою, когда она умирала. Потому я спешу записать все, что накопилось в тайниках моего разума, ту правду, что завершит первую главу жизни Великого духа.

* * *

Зима в год мора выдалась на удивление теплая и снежная, потому смута в окрестных деревнях и Толмани постепенно стихла, хотя голода избежать так и не удалось. Именно тогда я повстречался со своею будущей женою. Сокол нашел ее в лесу неподалеку от усадьбы, когда ставил силки на мелкую дичь. Он привел, а точнее принес девушку в избу на собственной спине. Восьмилетнему мальчишке это не составило большого труда, поскольку девица исхудала настолько, что ее сбивало с ног даже легкое дуновение ветра. Варвара оказалась сиротою, ее погнали из дома — избавились от лишнего