Ястреб халифа - Ксения Медведевич

Прослышав о том, что безумный самийа отпустил свое сокровище на свободу, знать и богатые купцы столицы и вовсе перестали давать Зарифу проход. На рынках и в банях к нему подходили и клали ладони на бедро, читая стихи и делая недвусмысленные намеки. А в домашних покоях в Нахийя Шафи юношу завалили надушенными посланиями с приглашениями на ужины и речные праздники на островах Тиджра.

Краснея до корней волос под куфией, Зариф пояснил:

– Да на свидания…

– Ну и что? – искренне удивился сейид. – Тебе семнадцать лет, когда еще человеку ходить на свидания, как не в твоем возрасте?

– Не с девушками свидания, – конфузясь, выдавил из себя Зариф и закрылся рукавом.

– Тьфу ты пропасть, – в сердцах плюнул Тарик, сообразив наконец, что к чему.

И, вздохнув, сказал:

– Ладно, садись мне за спину… «прекрасный драгоценный камень, лучи которого искрятся…» – и тут же расхохотался.

Зариф, облегченно вздохнув, тоже рассмеялся цитате из аль-Халиди и полез на Гюлькара.

Усадьба в окрестностях Нишапура, три недели спустя

Угу-гу, угу-гу. Горлица сидела, видимо, в ветвях огромного кипариса, затенявшего – вместе с высокими абрикосовыми деревьями – этот угол сада. Далеко за стеной усадьбы раздавались гортанные возгласы – перекликались воины несущей стражу джунгарской сотни.

Тарик, несмотря на просьбы Саида аль-Амина[82], приказал охранять свою особу не верующим, а дикарям-степнякам. Те стали лагерем на пологом зеленом берегу Сагнаверчая – впрочем, джунгары уважительно держались подальше от ворот огромного поместья.

По-видимому, ранее оно принадлежало прежнему наместнику Хорасана, а после перешло к провозгласившему себя эмиром Мубараку аль-Валиду. Во всяком случае, так сказали дрожащие слуги. Часть невольников успела разбежаться, часть переловили арканами и пригнали обратно джунгары, а часть забилась в подземный этаж-сардаб. Видимо, слуги ожидали, что налетчики разграбят господский дом, да и уйдут восвояси. Что ж, Махтуба, вступившая в усадьбу сразу после того, как из нее выскочили джунгарские конники, их разочаровала.

Разогнав заниматься делами мужскую прислугу, черная управительница принялась осматривать женщин. Прежний хозяин явно был лакомкой. Аж четыре берберки – все как одна смуглые красавицы с газельими глазами, – две ятрибки-певицы и три тюрчанки прятались под покрывалами и жалостно таращились на новую домоправительницу. Прежнюю Махтуба предусмотрительно отправила в дальний флигель прислуживать почтенному шейху Рукн ад-Дину. Остальные невольницы трудились на кухне и в комнатах: приземистым, широким в талии и в ноздрях женщинам зинджей и сельджучкам с западных окраин – ох, Всевышний, ну тоже страх на страхе, кривоногие, плосколицые, – было там самое место. Прохаживаясь перед женщинами подобно полководцу, Махтуба наставляла глупых, ущербных разумом:

– К сейиду лишний раз не подходить, вопросов не задавать, сиськами не вертеть – все впустую, о дочери греха, господин не охотник до человеческих женщин. Но наш сейид – да умножит его дни Всевышний! – не лежит как собака на сене, так что управляйтесь со своими фарджами, как подскажет вам разум, и да вразумит вас Щедрый и Подающий. В комнаты, где сидит господин, носу не совать. Так же и с садом – надо будет, позовет, не надо – значит, и вам туда не надо. Сейид наш – да прибавит ему здоровья Всевышний! – чистоплотен подобно магрибскому коту и за грязные полотенца, скатерти и одежду велит бить розгами. Так что убереги вас Всевышний, о глупые, ущербные разумом, надеть стираное с грязным, новое со стираным и зашитое с распущенным. Пищу сейиду, о дочери греха, надлежит подавать по рангу главнокомандующего, по правилам внутренних покоев: на подносе, под покровом, а из кувшинов разрешаются только хурдази – и на горлышке чтоб повязан был шелк с бахромой! – а среди блюд должна лежать ветвь тамариска…

И тут послышалось:

– Махтуба! Мах-ту-бааа! Матушка, вы где?

И в садовых воротах нарисовалась высокая фигура верхом на сером поджаром коне.

Всаднику ответил истошный женский визг – невольницы кинулись врассыпную, закрываясь кто рукавом, кто подолом.

– Стоять, о дочери греха! – заорала Махтуба и топнула здоровенной ножищей. – Куда побежали?! Это же ваш новый господин!

Тарик – а это был конечно же он – тем временем подъехал поближе. Сиглави цокал по ярко-красной плитке садовых дорожек и мотал мордой, принюхиваясь к гроздьям чайных роз.

Подняв брови, нерегиль с удивлением оглядел череду смуглых животов под задранными подолами. Поверх подолов и рукавов любопытно стреляли карие и черные глаза.

И снова обратился к Махтубе:

– Матушка, к нам напросился на ужин Саид аль-Амин. Великая госпожа послала ему в подарок рабыню, и он горит желанием похвастаться.

– А чтоб ему не пригласить вас, о мой господин, к себе? – возмутилась в ответ управительница. – Слыханное ли дело, сосунок-ханетта, командующий гвардией без году неделя, он должен почтительно испрашивать разрешения почтить вас своим гостеприимством, а вместо этого он, не прислав подарков, – а кстати о подарках: новая рабыня его, скажу я вам, сейид, явилась тут ко мне с задранным носом в огромном паланкине с откинутыми циновками, ни дать ни взять курица с растопыренными крыльями, и такая вся довольная, как та кошка, а что ей быть недовольной, вся вон уже увешана ожерельями…

– Матушка…

– Ну хорошо, хорошо, старая Махтуба примет молодого наглеца, и примет как подобает, господин может не волноваться, хотя я бы на месте сейида…

– Ма-ту-шка…

– Хорошо-хорошо, небось не первый десяток лет служим в самых знатных семьях, порядок знаем, тем более что в этот раз господин выбрали дом так уж дом, вот что называется богатство: и сардаб с ручьем и камином есть, и мокрый войлок в спальнях навешен, вода так и льется, и напор хороший, сразу видать, река близко, и пологи над войлоком натянуты, и все хорошего тонкого газа…

– Махтуба!..

– Да, сейид?..

– Для меня – печеные баклажаны и рыба. Я не могу есть мясо каждую ночь, Махтуба, оно слишком тяжелое.

– Как рыба?! Как рыба, сейид?.. Вы что, девушка?! Вы вон целыми днями скачете, целыми днями в заботах, в делах, ни сесть поесть, ни толком воды выпить, мужчине в вашем возрасте нужно есть много мяса, красного мяса, для силы днем, силы ночью…

– Махтуба, сегодня на ужин я буду есть рыбу.

И Тарик, потянув звякающий кольцами повод, развернул сиглави.

Уперев руки в боки и мрачно глядя ему вслед, Махтуба сердито ворчала:

– Как это тяжелое? Что это за выдумки – мясо тяжелое? Хорошо-хорошо, если господин не хочет есть на ночь мяса, я зажарю ему цыпленка!..