Скажи миру – «нет!» - Олег Верещагин

А убивать нас было некому…

Я вставал раньше Танюшки и, прихватив ее аркебузу, шел охотиться. Не очень большой, островок тем не менее изобиловал дичью и фруктами. Когда я возвращался, завтрак уже был готов… Проходил в каких-то ничего не значащих делах день, и мы не успевали оглянуться, как уже наступал вечер, и мы разговаривали около костра, а Танюшка пела.

Странно было жить в безопасности. На северо-западной оконечности острова поднимались скалы, с которых Танюшка любила прыгать в океан, вызывая у меня раздраженную зависть. Остальную часть побережья занимал пляж; с северо-восточного конца было видно вдали берега еще одного острова (Танюшка говорила, что это Сан-Мигел, самый большой из Азорских островов). Весь остальной массив занимал тропический лес, постепенно поднимавшийся к центральному плато, где лежало озеро, из которого выбегало в разные стороны множество ручейков, один из которых впадал в океан недалеко от нашего лагеря.

Вообще-то Азорские острова лежат на широте кавказского побережья Черного моря, но их и в этом мире надежно омывал Гольфстрим, поэтому зима здесь выразилась только в том, что стали часто идти теплые дожди. Нас это не очень волновало – еще в начале лета мы выстроили шалаш, и не однодневку, а прочный, надежный, с опорными слегами, несущей балкой и задней стенкой, для которого Танюшка сплела циновку на вход. Оставалось только время от времени подновлять крышу, и нам не страшны были даже ураганы, три или четыре раза за эти семь месяцев налетавшие на наш островок, когда ломались пальмы, а волны захлестывали весь пляж.

Мы загорели до черноты – даже я, хотя уж я-то сгорал моментально (я и сгорел, и сгорел три раза подряд, но четвертого раза не произошло). У Танюшки сильно выгорели ее русые волосы, а зеленые глаза стали казаться совсем светлыми. У меня волосы тоже выгорели до неожиданного темно-медного цвета и внезапно почти полностью исчезло пятно от ожога на боку (Танька уверяла, что это под воздействием солнечных лучей, отфильтрованных ненарушенным озоновым слоем).

Остров для мальчика и девочки… Мы не надоели друг другу. Случалось, что я – или она – уходили куда-нибудь на день, два, а то и три, и почему-то не возникало никакого беспокойства, а была уверенность: сейчас Танюшка выйдет из-за деревьев и скажет: «Привет, я пришла». Она, кстати, признавалась мне, что в мое отсутствие испытывает то же самое.

Да. Свой остров для мальчика и девочки, которые устали быть взрослыми за два кровавых года.

Было у меня и еще одно – неожиданно возникшее! – занятие. Разбирая вещи, я обнаружил в вещмешке блокнот того немца из гитлерюгенда, Лотара Брюннера, который отдал мне на склонах Олимпа Тезис. Я с тех пор и не брался за него. А сейчас взялся, больше от нечего делать, если честно. Сперва просто рассматривал иллюстрации, вспоминая Олега Крыгина и его рисунки. Потом начал разбирать нечитаемый почерк своего немецкого ровесника из 40-х годов. И выяснилось, что почерк все-таки разобрать можно, если некуда спешить. А главное – что я неплохо понимаю написанное.

Станешь тут полиглотом…

Ну так вот. Это и занимало – и довольно приятно занимало – немалую часть моего свободного времени. Я лежал или на берегу, или около шалаша, разбирая строчку за строчкой, а по временам откладывая блокнот, чтобы подумать над прочитанным. Читать было интересно, мало того, прочитанное резко меняло мое отношение к «фашистам». Я даже временами начинал жалеть, что сам не веду дневника.

Хоть его после себя оставить бы…

ИЗ ДНЕВНИКА ЛОТАРА БРЮННЕРА

Я не могу ничего объяснить для себя из происходящего. Мы каждый вечер спорим до хрипоты в самом прямом смысле слова. В самом деле – как объяснить то, что двадцать пять парней из гитлерюгенда попали… куда? Не знаю.

Мама, наверное, уже сходит с ума. Я не заговариваю об этом, виду не подаю. Остальные тоже. Интересно, а думают ли они об этом?

Когда отец подарил мне этот блокнот, я решил, что буду записывать сюда самые важные мысли. Но что делать, если все мысли – важные?! И о том, что есть завтра. И об оружии, которое мы нашли.

Все – важные.

Меня всегда считали умным парнем, но их – мыслей – слишком много для пятнадцатилетнего немецкого мальчишки.

Хайнц с пеной на губах доказывает, что все это – полигон войск СС и нас проверяют для выполнения какого-то важного задания. Как в книжках… Но с другой стороны – все может быть. В пользу этого говорит то, что 3/4 парней – это сироты (сам Хайнц, кстати), а мы, остальные – лучшие спортсмены в своих отрядах. Большинство, кстати, за эту версию.

Юнгвальд никого ни в чем не убеждает. Ему достаточно того, что он сам убежден: это Вальгалла. Боги, а не СС, нас испытывают для Рагнарека.

Конечно. Сейчас… Но кое-кто и в это верит. Да и то сказать – поверишь тут, когда ниоткуда не видно ничего, кроме леса и гор, покрытых тем же лесом. Но это – наша Бавария, сомнений нет, я даже местность узнаю.

Кое-кто еще считает, что мы коллективно рехнулись. Не знаю. В том, что это полигон, я тоже не уверен, потому что сегодня утром во время разведки дошел до Изера. В том, что это Изер, я убежден… Так вот. Вода. Она не просто прозрачная. Она прозрачная, как стекло. А рыбы там столько, что можно ловить руками, что я и сделал.

Такой воды не может быть в Изере в начале 40-х годов ХХ века. Даже в заповеднике.

Боюсь, что это не полигон и не Вальгалла. Даже не сумасшествие… Очень боюсь, что это – остров Рэмполь.

Я выбрал себе хороший палаш (кинжалы у нас всех свои) и топор-бартэ. Допишу на сегодня и начну их затачивать как следует.

Мне кажется, скоро нам это пригодится.

* * *

Весь день мимо острова шли киты куда-то на север, фыркая и сопя, как взбесившиеся паровозы. Я их, как и дельфинов, никогда не любил, а вот Танюшка как уселась на пляже, так и окаменела. Я по ее спине понял, что сдвинуть ее отсюда можно только танком-буксировщиком, и пошел одеваться, решив сходить на озеро и, возможно, заночевать там. Небольшая подробность в том, что «дома» мы вообще ничего не надевали, и не поддразнивая друг друга или сберегая одежду, а… просто так. Поэтому сейчас одеться было необходимо. Танюшка даже не обернулась, и я, посмеиваясь, кончиком даги начертил на песке – на полпути к шалашу – человеческую фигурку, стрелку и озеро. Поймет…

…Озеро было пресноводным, естественно. И в нем водилась уйма рыбы, которую мне иногда везло добыть импровизированным гарпуном из одного своего метательного ножа. Самой значительной моей добычей была полутораметровая щука, которую я прибил на отмели три месяца назад.

Но сейчас я пришел сюда не рыбу ловить, хотя в озере стояли пара вершей и самодельная сетка. Точнее, я пришел низачем.

Отсюда было видно весь остров. Киты по-прежнему шли косяками; Танюшка (в виде точки) замерла на пляже… Я крутнулся в сторону. Пляж. Океан. Пляж. Океан. Пляж. Океан.