Властелин Севера. Песнь меча - Бернард Корнуэлл

– Небеса для мужчин! Небеса для воинов! Небеса, где сияют мечи! Небеса для храбрецов! Небеса свирепости! Небеса богов-трупов! Небеса смерти!

Все уставились на меня, и друзья, и враги. Они подумали, что я сошел с ума. Может быть, я и вправду был безумцем, когда взбирался по правой лестнице, туда, откуда смотрел на меня человек на костылях. Я пинком отбросил один из его костылей, и человек упал. Костыль со стуком полетел вниз по ступенькам, и один из моих людей втоптал его в землю.

– Небеса смерти! – завопил я.

Все люди на укреплениях не сводили с меня глаз и все равно думали, что я – друг, потому что я прокричал свой странный военный клич на датском.

Я улыбнулся под двумя пластинами своего шлема и вытащил Вздох Змея. За мной, там, где я не мог их видеть, Стеапа и его люди начали убивать.

Меньше десяти минут назад я грезил наяву, а теперь ко мне пришло безумие. Стоило дождаться когда мои люди взберутся по лестницам и построятся «стеной щитов», но некий импульс швырнул меня вперед. Я все еще вопил, теперь выкрикивая свое имя, и Вздох Змея пел свою песню, а я был властелином войны.

Счастье битвы. Экстаз. Дело не только в том, чтобы обмануть врага, но и в том, чтобы чувствовать себя подобным богу.

Однажды я попытался объяснить это Гизеле, и она прикоснулась к моему лицу длинными пальцами и улыбнулась.

– Битва лучше вот этого? – спросила она.

– Это то же самое, – ответил я.

Но это было не то же самое. В битве человек рискует, чтобы приобрести репутацию. В постели он не рискует ничем. Веселье то же, но веселье с женщиной быстротечно, в то время как репутация остается навсегда. Мужчины умирают, женщины умирают, все умирают, но репутация живет дольше воина, вот почему я вопил свое имя, когда Вздох Змея отобрал первую душу.

Моим противником был высокий человек в помятом шлеме, с копьем, увенчанным длинным наконечником. Он инстинктивно ткнул в меня копьем, и, точно так же инстинктивно, я отразил удар щитом и ударил его в горло Вздохом Змея. Справа от меня был еще один противник, и я толкнул его плечом, сбив с ног, а потом наступил ему на пах, одновременно приняв на щит выпад слева. Я перешагнул через того, чей пах превратил в кровавую кашу, и теперь защитная стена укреплений оказалась справа от меня, как я и хотел. Впереди же были враги.

Я врезался в них.

– Утред! – кричал я. – Утред Беббанбургский!

Я приглашал смерть. Нападая в одиночку, я оставлял врагов позади, но в тот момент я был бессмертен. Время замедлилось, так что мои противники двигались как улитки, а я был быстр, как молния на моем плаще. Я все еще кричал, когда Вздох Змея вонзился в глаз врага с такой силой, что кость глазницы остановила выпад. Потом я сделал широкий замах влево, чтобы сбить меч, нацеленный мне в лицо. Мой щит взлетел вверх, чтобы принять на себя удар топора, а Вздох Змея нырнул, и я сделал выпад вперед, пронзив кожаную куртку человека, чей удар я только что отбил.

Я вывернул клинок, чтобы он не застрял в животе, пока меч выдавливал кровь и кишки врага. Вслед за тем я шагнул влево и саданул железным умбоном в щит того, кто держал топор. Человек, пошатнувшись, сделал шаг назад. Вздох Змея выскользнул из живота фехтовальщика и рванулся далеко вправо, чтобы столкнуться с другим мечом. Я последовал за Вздохом Змея, все еще вопя, и увидел ужас на лице врага, а ужас врага подпитывает жестокость.

– Утред! – крикнул я, глядя на него, и он увидел приближающуюся смерть.

Он попытался попятиться, но другие напирали сзади, преграждая ему путь к спасению. Я улыбался, когда полоснул Вздохом Змея по лицу врага. Кровь брызнула в рассветном мареве, и мой другой замах, направленный назад, располосовал чье-то горло.

Двое других людей протиснулись мимо убитого, и я парировал удар одного из них мечом, а удар второго – щитом.

Эти двое не были дураками. Они надвигались, сомкнув щиты, с единственной целью – загнать меня к укреплениям и удержать там, прижимая щитами, чтобы я не мог пустить в ход Вздох Змея. А как только они поймают меня в такую ловушку, они дадут другим тыкать в меня клинками до тех пор, пока я не потеряю слишком много крови, чтобы держаться на ногах.

Эти двое знали, как меня убить, и явились сюда за этим.

Но я смеялся. Я смеялся, потому что знал, что они собираются сделать… И они как будто стали двигаться медленнее, а я выбросил щит вперед, ударив об их щиты. Они думали, что поймали меня в ловушку, ведь мне нечего было и мечтать оттолкнуть сразу двух человек. Они присели за своими щитами и пихнули вперед, а я просто шагнул назад и отдернул щит. Враги споткнулись, когда я вдруг перестал сопротивляться их натиску, их щиты слегка опустились, и Вздох Змея мелькнул, как язык гадюки. Его окровавленный кончик полоснул по лбу того противника, который был слева, и я почувствовал, как сломалась толстая кость, увидел, как глаза врага остекленели, услышал треск упавшего щита – и сделал замах вправо. Второй противник парировал выпад и ударил меня щитом, надеясь выбить из равновесия, но тут слева от меня раздался громовой крик:

– Господи Иисусе и Альфред!

Это был отец Пирлиг, а широкий бастион за ним был теперь полон моих людей.

– Ты – проклятый языческий дурак! – закричал на меня Пирлиг.

Я засмеялся. Меч Пирлига врезался в руку моего врага, а Вздох Змея сбил вниз щит норвежца. Я помню, как он тогда на меня посмотрел. На нем был прекрасный шлем с крыльями ворона по бокам. У этого человека была золотистая борода, голубые глаза – и в глазах его читалось осознание того, что он сейчас умрет, когда он попытался поднять меч раненой рукой.

– Крепко держи меч! – велел я ему.

Он кивнул.

Пирлиг убил его, но я этого уже не видел. Я двинулся мимо, чтобы напасть на оставшихся врагов. Рядом со мной Клапа так неистово размахивал огромным топором, что был почти столь же опасен для своих, как и для врагов, и ни один из противников не захотел встретиться лицом к лицу с нами двумя. Все бежали вдоль укреплений – и ворота теперь были наши.

Я прислонился к низкой внешней стене и тотчас же выпрямился, потому что камни шевельнулись под моим весом. Каменная кладка рассыпа́лась. Я хлопнул по непрочно держащимся камням и в голос рассмеялся от радости. Ситрик ухмыльнулся мне. Он держал окровавленный меч.

– Какие-нибудь амулеты, господин? – спросил он.

– Вот тот. – Я показал на человека в шлеме с двумя крыльями ворона. – Он хорошо умер, и я возьму его амулет.

Ситрик наклонился, чтобы найти амулет-молот врага. За Ситриком стоял Осферт, глядя на полдюжины убитых, лежавших в крови, расплескавшейся по камням. Осферт держал копье с окровавленным наконечником.

– Ты кого-нибудь убил? – спросил я его.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами и кивнул:

– Да, господин.

– Хорошо, – сказал я и мотнул головой в сторону распростертых трупов. – Которого?