Селянин - Altupi

золотистыми цифрами шесть и три над стеклянным кружком глазка угрожающе зазывала к себе. Кирилл обречённо скривился и повернул ручку. Механизм внутри глухо стукнул, возвещая о запертом состоянии. Кинув взгляд на кнопку звонка, Кирилл вставил ключ в замочную скважину — не хотел доставлять родакам удовольствие бранить его прямо с порога. Если они дома, конечно. Ключ повернулся легко, и дверь подалась, а раз закрыто на единственный замок, кто-то находится внутри.

Кирилл надел броню и вошёл в полутёмное помещение прихожей, тихо прикрыл за собой дверь, снял нога об ногу кроссовки. Тут тоже всё было чужим и забытым. В воздухе витали ароматы французского парфюма, ноги ступали по начищенному паркету и упругому ковру. Мебель меняли в прошлом году, когда делали ремонт, естественно, она итальянская. Никаких мух, комаров и пыли. Много сувениров, зеркал и декора.

В гостиной разговаривал телевизор. Кирилл на цыпочках, хотя не особо теперь шифруясь, направился туда. Ожидал увидеть лежавшую на диване с модным журналом в руке мать, что он угадал, но дома был ещё и отец. Он, в выходных брюках и рубашке с коротким рукавом, сидел в кресле с ноутбуком. Перед ним на столике стояла пустая кофейная чашка. Телевизор работал неизвестно для кого.

— Здорово! — буркнул Кирилл и, пройдя два метра, плюхнулся во второе кресло. Он решил вести себя как ни в чём не бывало. Бросил ключи на столик, вытянул ноги, пошевелил пальцами — в кроссовках они запотели, носки, скорее всего, начали вонять, и надо отправлять их в стирку.

Родители воззрились на него. Мать отложила журнал на спинку дивана и села, одёрнула юбку на коленях. Она была, как всегда, при параде, с помадой на губах. Выглядела как фарфоровая кукла не первой свежести со складками на боках, но если сейчас вызовут на бал, собраться ей хватит полминуты. Холодные глаза мегеры всё же никаким макияжем не скроешь, нет в них любви и сострадания как у мамы Гали.

— Явился? — после затянувшейся паузы, ушедшей на пытливое разглядывание блудного сына, спросил отец. Он закрыл крышку ноутбука и переместил его на столик.

— А что, вы разве не меня поджидали? — поинтересовался Кирилл, представляя, что жуёт жвачку и надувает большой пузырь им в лицо. — Значит так… буду я ходить в ваш институт, досижу два года как-нибудь, потом… вы меня отмажете от армии? — обращался он главным образом к отцу.

— Потом и посмотрим, — ответил тот. Кирилл повернулся к матери, застывшей с прямой спиной, пока муж занимался воспитанием сына. Поднял бровь:

— Так, может, мне и не стоит учиться, если потом вы «посмотрите»?

— Ну конечно, ни в какую армию ты не пойдёшь, — безапелляционно заявила мать, сводя на нет всю строгость отца. Тот недовольно шевельнул уголком губ, но встревать не стал. Кирилла такой расклад вещей устраивал ещё больше.

— Ну, раз мы договорились, — он положил ладони на подлокотники кресла и, опираясь на них, поднялся, — тогда… до сентября ещё три недели… Короче, я поехал в деревню.

— Ты никуда не поедешь! — почти в один голос рявкнули мать и отец и сразу вскочили, перекрывая дорогу. Отец с презрением добавил: — Ты куда ехать собрался? К своему голубому недоноску?

— Голубого недоноска ты увидишь в зеркале, а моего парня зовут Е…

Кирилла заткнула пощёчина. Звон её громко отозвался в ушах. Голова отклонилась. Левую щёку обожгло. В груди полыхнула ненависть. Он инстинктивно прижал ладонь к больному месту и подался на отца с ответной агрессией, но и отец был на взводе:

— Твоего парня никак не зовут! Ещё раз услышу!..

— И что?! Что ты мне сделаешь?

— Увидишь!

— Давай, покажи мне сейчас! Слабо?!

— Да ты!.. Сопляк!..

— Только на угрозы способен?! А от слов к делу перейти?! — Кирилл был настолько поглощён бушующей внутри злобой, выплёскивающейся наружу с шипением и слюнями, что не сразу понял, почему расстояние между их носами стало увеличиваться. Он ещё тянул к отцовской рубахе руки, сжимая пальцы в надежде вцепиться.

— Достаточно! — сказала мать с холодным спокойствием. — Опустился до его уровня, Саша. А ты знай, что с отцом разговариваешь, а не с приятелями на остановке.

— Пусть он к Егору с уважением относится!

— За что я его уважать должен?!

— За то!

Глаза у обоих сверкали, рты кривились в приступе праведного гнева.

— Достаточно, я сказала! — с нажимом повторила мать и опустила руки. — Саш, остынь: Кирилл никуда не поедет. Кирилл, я запрещаю тебе орать на нас с отцом. — Она взглядом тяжёлого танка посмотрела на сына. — Я не одобряю твоих наклонностей, это раз. Я не отпущу тебя жить к бродяге и инвалидке, это два. Ты глянь, в кого превратился: лохматый, как пёс, исхудал, а руки!.. Что с твоими руками?!

— А что с моими руками? — Кирилл с психом поднял руки на уровень лица, повертел ладонями. Ну да, ногти немного не стрижены, кожа огрубела, кое-где въелась грязь. Ну и что? — Нормальные руки. Чем тебе не нравятся? Я работал, мама, работал! Грядки полол, навоз чистил!

— Ты?! — у матери от последнего заявления едва обморок не случился, она выпучила глаза, раскрыла накрашенный рот, только её опередил отец. До этого он топтался рядом и в ахуе водил ладонью по лицу. Теперь он выставил вперёд руку в обличающем жесте.

— Работать научился? А может, тебя надо было сразу вместо ночных клубов в навоз? Тебе же понравилось в вонючей дыре жить и работать там!

— А чего это она «вонючая дыра»? — возмутился Кирилл, наступая на отца. Раньше от противостояния его удерживал только холодно-ровный тон матери, но нападки он сносить не собирался.

— Не дыра? О-оо! — с издёвкой удивился отец. — Или там асфальт есть? Канализация? Центральное отопление? Что-то я не заметил. Лен, а ты не заметила? Помнится, там только халупы стояли и бурьян в человеческий рост!

У Кирилла свело скулы. Изо рта брызнула слюна. Он выставил указательный палец и пошёл на отца.

— Да! Всё из-за таких, как ты! Народный избранник херов! Всю страну растащили! Где вода и газ твоему электорату, а? Почему сам жируешь, а в Островок не провёл? Хуй о народе думаешь!

— Кирилл! — взревела мать.

— Это не мой участок! — одновременно с ней бросил ему отец. Небрежно, по-депутатски, взмахнул