Первая формула - Р. Р. Вирди

мой плащ, – никогда не довольствуется малым, если речь идет о его ремесле.

– Не соображу – это комплимент или оскорбление?

Элойн молча покачала головой, и огоньки в ее глазах разгорелись.

– О-хо-хо, однако ты чертовски умна…

Самодовольная ухмылка сделала ее похожей на гордую кошку.

– Еще как умна! Наконец заметил, жаль только, что далеко не сразу. И все равно я рада.

Я заморгал, открыл рот, однако подходящих слов не нашлось.

– Ну что ж, я удовлетворена. Знаешь, некоторых мужчин сложно заставить замолчать. Опасалась, что у тебя, с твоими-то привычками и буйным красноречием, рот не закрывается ни на минуту.

Я размышлял, как бы остроумно ответить, однако Элойн приложила палец к моим губам:

– Нет-нет, молчи. Пойми, порой гулять с женщиной можно в уютной тишине. Тишина тоже имеет свой язык. Не всегда требуется ее нарушать.

А ведь она права и даже не представляет – насколько…

Часто говорят: молчание – золото. Иногда дороже золота. Молчание не даст вам произнести слова, которые обойдутся дорого, тем оно и ценно. Будешь держать язык за зубами – никого не обидишь. Впрочем, не могу сказать, что этот урок я усвоил с малых лет.

И вот, гуляя с прекрасной женщиной, подумал – учиться никогда не поздно.

Треть свечи мы шли в тишине. Элойн меня направляла, взяв под руку, и вскоре мы добрались до мощеной улицы. Камень к камню, все одинаковой высоты; впрочем, наверняка это не заслуга мастеров-укладчиков – скорее всего булыжник сточили миллионы сапог. Этот участок был на нашем пути самым ровным и приятным для прогулки.

Элойн вдруг резко выдохнула и качнулась в мою сторону.

Не тратя время на раздумья, я обхватил ее одной рукой, а другой выставил вперед посох. Мое тело совершало давно заученные движения, однако уже через секунду я понял, что произошло:

– Неплохо сыграно. Я ведь и вправду решил, что ты падаешь.

Она выскользнула из моих объятий:

– Считай, что у меня от твоего присутствия захватило дух. – Говорила женщина задыхаясь, словно всю дорогу от «Трех сказаний» проделала бегом. – Ох, Ари, Ари…

– Забавная ты, – бесстрастно заметил я, легонько встряхнув ее за плечо.

– Ты это еще оценишь. Мрачный ты тип, Ари. Смотри, совсем не скисни, а то ни у одной женщины больше дыхание не перехватит.

Дернув бровью, я вновь зашагал по мостовой.

– Считаешь, я только об этом и думаю? Как можно, когда рядом с тобой дама, на которой хочется испробовать свои способности? – Вопрос я сопроводил самой задорной улыбкой из своего арсенала.

– Все мужчины так говорят, – фыркнула Элойн. – С улыбкой, заготовленной для десятка женщин.

Допустим, она права. Но при чем тут я?

– Плохо ты обо мне думаешь.

Она одарила меня долгим печальным взглядом:

– Все так говорят.

Снова не в бровь, а в глаз…

Между нами повисла тишина. Я облизал губы. Что же еще сказать?

Прожив долгую жизнь, я усвоил одну непреложную истину: как бы ни был умен мужчина, каждый превращается в глупца, когда пытается поддерживать разговор с покорившей его сердце женщиной. Порой мы не понимаем умом, что нас взяли в любовный плен, однако до некоторых это доходит быстро. Как только осознаешь – тут же начинаешь мучиться: что бы сказать толкового? Особенно если имеешь привычку ляпнуть не подумав.

– Какая луна сегодня… – пробормотал я.

Не самая умная тема для беседы, и все же лучше, чем ничего.

– Ну да.

– Честно говоря, меня это зрелище никогда не заставляло затаить дыхание, но вот сегодня…

Я и вправду не мог оторвать взгляд от неба. Какая безупречная, яркая белизна! Просто бриллиант чистой воды, куда там звездам…

– Подобную красоту часто не замечают. Ну, плывет в небе и плывет, светит и светит, а за светом – затаенная боль.

Я молчал – и едва не споткнулся о слегка выступавший из мостовой булыжник.

– Что ты хочешь сказать?

– Когда-то давно слышала песню о луне. – Элойн нахмурилась и задумчиво уставилась себе под ноги. – О луне и о волке, который хотел проглотить ее целиком. Желал забрать себе. Луна воспротивилась, и волк в гневе причинил ей боль: ударил когтем, и шрам на лице ночного светила стал напоминанием о том давнем грехе. Вот почему она стремится повернуться к тебе другой стороной, понимаешь? Ночь полнолуния – это особое событие, ведь луна показывает свое лицо полностью.

Мне этой истории слышать не доводилось, а песни, которая о ней рассказывала, – тем более.

– Слова помнишь?

Элойн кивнула.

– Сможешь спеть?

Она улыбнулась, однако в улыбке не было ни блеска, ни радости, которые сегодня источала луна. Ее лицо словно побледнело и осунулось, несмотря на праздничный лунный свет, дарованный нам сегодня небом.

– Не здесь, не сейчас. Когда-нибудь. Не хочу, чтобы луна меня слышала. Иногда воспоминания больно ранят.

– Да, так и есть.

Мы снова замолчали и пошли дальше по узкому переулку. У меня потеплело на душе, когда Элойн взяла меня за руку и сжала пальчики.

Завернув за угол, мы попали на широкую дорогу. Высокие здания, просторные лавки, длинный ряд уличных фонарей…

У одного из них остановился тощий мужчина в плотно надвинутой шапке и грубой холщовой одежде; уцепившись за столб фонаря, обошел вокруг него. В руке он держал длинный тонкий металлический прут, увенчанный тупым крюком, которым поддел и открыл стеклянную дверцу. Достал еще один прут – на этот раз деревянный, с горящим фитилем на конце – и зажег потухшую свечу. Пламя мигнуло, заколебалось и наконец поднялось ровным язычком.

Вежливо кивнув фонарщику, мы прошли мимо, а он надолго задержал взгляд на Элойн.

– Похоже, люди куда дольше разглядывают тебя, чем меня. Даже немного обидно – разве мой наряд хуже?

Я потеребил полу плаща, намекая на недавнюю шутку своей спутницы. Улыбнется? Нет, по-прежнему печальна…

– Людям свойственно таращиться на незнакомцев. Чем необычнее чужак, тем пристальнее взгляды.

– Взгляд взгляду рознь. – Я все надеялся хоть немного развеселить Элойн. – По-моему, я не могу их не притягивать.

Наконец уголки ее губ приподнялись, вот только радости в глазах моей спутницы не было. Усталое, измученное лицо.

– Ты действительно привлекаешь внимание, причем по вполне достойной причине, а обо мне такого не скажешь. Что заставляет людей на меня смотреть? Платье? Вчера вечером оно говорило о том, кто я есть: я пела и танцевала, все было прекрасно. Как считают люди? Ее место – в таверне, ее дело – развлекать народ. Во всяком случае, так полагают в Карчетте. – В голосе Элойн прозвучали резкие нотки. – Сегодня я оделась как местная женщина, но они видят не только одежду. Я