Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

Большим пальцем Бэт Д. отщелкнул крышку кобуры из искусственной кожи. Он выхватил свой смертельный лазер с рукояткой из черной слоновой кости, украшенной дивной инкрустацией, — работа малого народца с Антареса-10. Множественный ствол с симметричными прожилками был отлит в форме из чистого люцита фирмой «Джонас и Барболи» из города Фентон в штате Пенсильвания. Бэт неторопливо прицелился.

— Брбл… брбл… брбл… — сказала Масса; амебообразная туша слегка сплющилась и тут же снова нависла над ним.

Бэт выстрелил — и чуть обугленная псевдоподия, дымясь, упала с потолка и выбила у него из рук смертельный лазер. Оружие отлетело на пятнадцать футов и ударилось о переборку, которая треснула, осыпав плитки пола сверкающим дождем витролевых рубинов.

Бэт Д. в ужасе и торжестве отступил на шаг. Разъяренная Масса ринулась на него. Бэт Д. взвизгнул и всплеснул руками. Она врезалась в него — от коленей до подбородка — странным фиолетовым теплом, и он распростерся на полу. Масса накрыла его волной, заполнив все отверстия — уши, уретру, анус, рот, ноздри. Она была вовне его. Была внутри его. Прокатывалась сквозь него. Обтекала его.

Пока он лежал, блаженно обездвиженный Ее турбулентным потоком, внутри Ее внутри его внутри Ее, Она сказала:

— Дорогуша, что это за херня про неприязнь к незнакомой негритянке в метро? Так ты не заработаешь купонов на попкорн в большом кинотеатре на небесах. Попытайся вообразить более зрелую, менее вульгарную эру. Будь самим собой, у тебя ведь и правда такая милая улыбка! Но боже, как меня достал этот люципрен. Он на вкус как клей для авиамоделей.

На миг Бэту Д. показалось, что ему по правде пришел конец. Но Масса отступила. Издав вопль, больше всего похожий на боевой клич Шины, королевы джунглей,[50] Она бросилась на северную стену крепости Самптер VII.

Стена треснула.

Бэт, все еще плотно зажмурившись, услышал, как осколки стены сыплются наружу, глухо стуча по песку, и внутрь, лязгая о кафельный пол.

Несколькими мгновениями позже, когда он, задыхающийся и слабый, с трудом поднялся на ноги, опираясь о стену, по которой уже ползла изморозь от гиперборейского холода, Масса — на расстоянии футбольного поля от него — флактулировала (метод передвижения? способ размножения? разновидность искусства?) по черным пескам, хаотично перемещаясь между ручейками в сторону терракот и серебра Палитры. (7) Джо, тяжело дыша, прислонился лбом к кафельной стенке над писсуаром.

Сосед застегнул ширинку, сжал локоть Джо через рукав куртки (этой изящной кистью) и шепнул:

— Вы знаете, это как-то затягивает, не правда ли? — (Один из членов Совета, что поотчаянней, реально зааплодировал, а второй испугался и сбежал.) — Вы такой… Может, как-нибудь еще пересечемся тут?..

Джо ухмыльнулся и кивнул, не поднимая головы, — потому что, когда в самый обыкновенный будний день встречаешь воплощение всех своих фетишей сразу, нужно время, чтобы очухаться. В районе селезенки пульсировала слабая боль — с такой силой он кончил. Он заправил все, что надо, обратно в ширинку, сделал глубокий вдох, поднял глаза…

Ни мужчины, ни портфеля рядом не было.

На краю писсуара блестела, как глазурь, сперма.

Джо протиснулся меж двух новоприбывших членов Галактического Совета (синяя дверь была маркирована «Е-3») и чуть не врезался в полисмена. Ухмыльнулся ему — тот машинально улыбнулся и кивнул, но тут же опомнился и сделал сердитое лицо.

Но Джо уже несся по бетонному пандусу к поезду RR. И тут в него сзади врезались две старшеклассницы. Он повернулся, уже заведя привычное «извините», но прикусил язык и превратил его в «алё!».

И улыбнулся.

Одна девчонка, нагруженная свертками, захихикала. Другая, нагруженная еще бо́льшим количеством свертков, захлопала глазами.

Та, что хлопала глазами, наконец произнесла:

— Ой… извините.

— Ничего, — ответил Джо. — А что это у вас?

Свертки оказались экспонатами выставки по истории Пуэрто-Рико, которую девочки устраивали в Бруклинской библиотеке. Они разговорились и пропустили три поезда. Прощаясь наконец, все трое улыбались до ушей — слишком уж сильно улыбались, решил Джо, оказавшись в вагоне.

Но старые привычки живучи. Поэтому убивать их надо старательней. Может, Джо съездит посмотреть на эту выставку. Может, в следующую среду, когда отстоит очередь на бирже труда. А оттуда можно за десять минут попасть в сортир на станции Четырнадцатой улицы — если не заглянуть по дороге в сортир Двадцать третьей: говорят, там нынче движуха.

Вообразите, что кто-то с силой потянул торчащую нить, — и охотники, девы, гончие, певчие птицы, соколы и тот ухмыляющийся слуга огрызнутся, сморщатся, расползутся. Скелет шпалеры — грубый холст, подбитый чем-то наподобие парусины. Лица и руки сотен фигур на семи шпалерах искажены. Всмотритесь в руки мужчины, у него еще рукав с разрезом на предплечье. Что это? Нить, шелк, ничего живого, серые и белые стежки.

Фрагмент неполон. Видите неровные края? Как он мал в сравнении с остальными! А когда-то был огромен, как прочие. Продлите нити, сплетите их и увидите, как дева снова обретает девственность. Единорог бел, единственное живое существо на шпалере, чьи половые признаки явственно различимы, в то время как гончие, лисы, охотники в обтягивающих чулках и дублетах застенчиво прикрывают срам — или перед нами кастраты. Соедините разорванные нити, продолжите сплетенье цветов и лоз, составляющее фон. Кто кого преследует? Бледная пленная дева завлекла зверя или — по законам логики — конь соблазнил ее? Часть шпалеры утрачена. Нам не дано знать. Европа и белый бык, божество, принявшее облик пышущего мужской силой зверя, чья мужественность — нити, шелк и парча. Колдунья, оставившая нам пособие, как отлавливать единорогов, забыла упомянуть, была ли у девы вторая попытка.