Убить Пифагора - Маркос Чикот

«Я не могу бежать», — подумала Ариадна.

Она отошла от двери и осторожно двинулась к Борею. Страх, преследовавший ее всю жизнь, с каждым шагом становился сильнее, но она не останавливалась.

Голова Борея была приподнята, подпертая двенадцатисантиметровым острием, пронзавшим затылок. Ариадна остановилась рядом и с тревогой его осмотрела. Борей впился в нее взглядом. Его физиономию исказило выражение бесконечной ненависти, и Ариадна содрогнулась. Ни разу в жизни не видела она на человеческом лице такой злобы. Она не сомневалась, что, вернись к Борею подвижность, играть с ней он больше не станет. Он придумает самую лютую пытку, стараясь как можно дольше растянуть ее предсмертные мучения.

Ариадна подошла к великану и заставила себя выдержать его взгляд.

— Теперь ты в моей власти, — прошептала она.

Борей зарычал, лицо его исказилось. Он силился преодолеть паралич. Ариадна горела желанием ударить его, но понимала, что, сколько ни колоти, удары не причинят ему никакого вреда. Хуже того, могут заставить подняться.

Она огляделась с нарастающим беспокойством. Сломанный и опрокинутый стул лежал у ног изверга. Ариадна подошла и подняла его с пола. У стула недоставало спинки и одной из задних ножек, но сиденье было массивным, и стул все еще был очень увесистым.

Держа его в руках, она встала над головой Борея.

— Посмотри на меня.

В глазах великана полыхала угроза, но Ариадна смотрела на него не отрываясь. Ей хотелось, чтобы он видел ее решимость, ее уверенность. Ей хотелось, чтобы он видел, что она полностью владеет ситуацией. Чтобы знал, что она накажет его за то, что он сделал с Акеноном и хотел сделать с ней.

— Посмотри на меня внимательно, потому что я буду последним, что ты увидишь в своей жизни.

Ариадна схватила стул за передние ножки и ударил краем сиденья по лбу гиганта. Раздался звук, как будто удар пришелся по камню. Борей все еще смотрел на нее, но теперь глаза его были широко открыты. Она заметила, что толстый гвоздь вошел ему в голову еще глубже. Он зарычал и оскалился, как бешеная собака. Потом открыл безъязыкий рот и заревел с такой силой, что Ариадна отпрыгнула. Но тут же снова подалась вперед и посмотрела сверху на огромную голову Борея.

Лицо великана ужаснуло ее звериной свирепостью. Взгляд источал ненависть. Он ревел, брызгая пеной.

— Умри, проклятое чудовище!

Ариадна приподняла тяжелый стул, откинула назад голову; на мгновение замерла, мышцы ее напряглись, как тетива лука, и тогда она закричала и обрушила на Борея сокрушительный удар, выплеснув наконец всю скопившуюся ярость.

Пятнадцать сантиметров ржавого железа пронзили мозг великана.

«Пришло время уничтожить общину», — размышлял человек в маске.

Он вернулся в Совет после нападения на виллу Милона. Стоя на возвышении, он наблюдал за залом: семьсот повернутых к нему напряженных лиц и зияющая пустота с левой стороны, где раньше сидели пифагорейцы.

Из-под черной маски донесся хриплый, обжигающий шепот, потрясший гласных:

— Мы обезглавили змею, но теперь нам предстоит сделать то же самое, что сделал Геракл с Гидрой: убедиться, что не вырастут новые головы. — Человек в маске наклонился в сторону слушающих, затем продолжил более энергично: — Или вы хотите, чтобы братство — это чудовище, которое полностью подчинило себе вашу волю — снова превратило Кротон в стадо баранов?

— Нет! — в один голос взревели семь сотен.

Человек в маске удовлетворенно кивнул: обида и насилие опьянили Совет, они сделают все, о чем он попросит. Следует продержать их в этом состоянии как можно дольше, пока он не уничтожит все, что связано с Пифагором.

Он воздел руки и продолжил речь, не скрывая ликования, отчетливо звучавшего в голосе:

— Тогда мы должны использовать нашу силу, нашу армию, чтобы стереть общину с лица земли. Камня на камне не должно остаться от логова тех, кто десятилетиями обманывал и позорил Кротон!

Слушатели восторженно зааплодировали. Он продолжал их подогревать, хотя ему не терпелось перейти к делу. Килон настаивал, что действовать необходимо через Совет, и следовало удовлетворить это его требование. Чтобы использовать армию, нужно было опираться на закон… по крайней мере, до поры до времени.

«Скоро я упраздню Совет и стану единственным правителем Кротона», — усмехнулся человек в маске.

Со своей скамьи Килон наблюдал за человеком в маске, очарованный абсолютной властью, которую тот отныне воплощал. Он прекрасно понимал, что этот человек использовал его, чтобы достичь желаемого положения; однако не собирался совершать ошибку и ему противостоять.

«Самое разумное — оставаться его правой рукой», — размышлял он.

Человек в маске заявил, что они обезглавили змею, на самом же деле все было иначе: Пифагор сбежал. И Килон, и сам человек в маске были тому свидетелями. Обойдя пронзенный труп Милона, они двинулись по узкой тропинке, ведущей к берегу. Прибыв к морю, в пятидесяти метрах от берега они увидели лодку, еще одна только что отчалила. В дальней лодке они явственно различили Пифагора. Солдаты попытались направить лошадей в море и метнули копья в ближайшую лодку, но никого не задели. Других лодок на берегу не оказалось, преследовать беглецов было невозможно, и у них не оставалось выбора, кроме как молча смотреть им вслед.

«Мы его поймаем», — пообещал себе Килон — впрочем, без особой уверенности.

Но они в самом деле нанесли братству удар, от которого оно вряд ли оправится. Напав на пифагорейское сборище, они уничтожили большинство великих учителей и общинных вождей. Килон осмотрел трупы во дворе Милона и видел среди них нескольких наиболее значимых пифагорейцев, таких как великий учитель Эвандр.

«А теперь отправимся в главную общину», — подумал он, трепеща от предвкушения.

Четверть армии подчинялась подкупленным командирам. Кроме того, после смерти Милона не осталось никого, кто мог бы построить остальные войска достаточно быстро, чтобы предотвратить следующую атаку. Они собирались окружить общину тысячами солдат и покончить со всеми пифагорейцами в считаные минуты.

«Кроме тех, кого мы сделаем своими рабами», — поправил он себя с улыбкой.

Килон не знал, что человек в маске поймал Ариадну. Он был уверен, что она скрывается в общине, и мечтал о том времени, когда она попадет в его руки. У него слюнки текли, когда он представлял одну и ту же сцену: двое солдат держат Ариадну, а он насилует ее прямо в общине.

«Пришлось ждать целых пятнадцать лет, чтобы ею насладиться», — подумал он, вспоминая то давнее неудачное похищение. Тогда Пифагору удалось ее спасти, прежде чем она попала к нему в руки. Теперь не оставалось никого, кто мог бы ей помочь.

Подумывал он и том, не сделать ли рабыней Дамо, вторую дочь Пифагора, а ныне вдову Милона. А может, и Феано, жену Пифагора — ее можно отправить на кухню. Он не любил пожилых женщин.