Николай Гумилев - Владимир Полушин

Он еще упоен ратным делом, скачет по полям сражений, уверенный, что не погибнет, так как он носитель высшей идеи и его дух осиян солнцем удачи и победы. В замечательном стихотворении «Солнце духа» (кон. 1914 — янв. 1915) поэт, сравнивая свою довоенную, богемную и фронтовую жизнь, отдает предпочтение последней:

И здесь, на фронте, Гумилёв не забывает, что он не только улан, хорошо умеющий работать шашкой, но и поэт. Перед новым годом в письме к жене поэт просит исправить строчки в его стихотворении о войне. Войну и участие в боевых действиях он описывает со свойственной ему в ту пору конквистадорской уверенностью: «…Вообще война мне очень напоминает мои абиссинские путешествия. Аналогия почти полная: недостаток экзотичности покрывается более сильными ощущениями. Грустно только, что здесь инициатива не в моих руках, а ты знаешь, как я привык к этому… Если бы только почаще бои, я был бы вполне удовлетворен судьбой. А впереди еще такой блистательный день, как день вступления в Берлин!.. Австрийцев уже почти не считают за врагов, до такой степени они не воины, что касается германцев, то их кавалерия удирает перед нашей, наша кавалерия всегда заставляет замолчать их, наша пехота стреляет вдвое лучше и бесконечно сильнее в атаке… Ни в Литве, ни в Польше я не слыхал о немецких зверствах, ни об одном убитом жителе, изнасилованной женщине. Скотину и хлеб они действительно забирают, но, во-первых, им же нужен провиант, а во-вторых, им надо лишить провианта нас; то же делаем и мы, и поэтому упреки им косвенно падают и на нас — а это несправедливо. Мы, входя в немецкий дом, говорим „gut“ и даем сахар детям, они делают то же, приговаривая „карошь“. Войско уважает врага, мне кажется, и газетчики могли бы поступать так же… Мы, наверное, скоро опять попадем в бой, и в самый интересный, с кавалерией. Так что вы не тревожьтесь, не получая от меня некоторое время писем, убить меня не убьют (ты ведь знаешь, что поэты — пророки)…» В этом отрывке весь Гумилёв — справедливость до самоотречения и уверенность в том, что убить его не могут, так как он поэт и за него Господь Бог.

В Петрограде о героизме Гумилёва ходили слухи. 4 января 1915 года художник В. П. Белкин сообщал Г. И. Чулкову из Петрограда: «Гумилёв Н. С. приезжал на три дня в отпуск сюда, но мне не удалось с ним повидаться. Он получил Георгиевский крест за три очень важных опасных разведки… Был у нас на днях Лозинский М. Л. и прочел два стихотворения гумилёвских очень хороших о войне…» Так для последнего рыцаря русского ренессанса закончился первый год войны. Новый, 1915 год он встретил на фронте.

Новый год каждого заставляет задуматься о прожитом. Заставил он и Гумилёва переосмыслить свою жизнь. Поэт 2 января в ответ на письмо своего друга Михаила Лозинского писал: «Вот и ты, человек, которому не хватает лишь loisir'a, видишь и ценишь во мне лишь добровольца, ждешь от меня мудрых, солдатских слов. Я буду говорить откровенно: в жизни у меня пока три заслуги — мои стихи, мои путешествия и война. Из них последнюю, которую я ценю меньше всего, с досадной настойчивостью муссирует всё, что есть лучшего, в Петербурге. Я не говорю о стихах, они не очень хорошие, и меня хвалят за них больше, чем я заслуживаю, мне досадно за Африку. Когда полтора года тому назад я вернулся из страны Галла, никто не имел терпенья выслушать мои впечатления и приключения до конца. А ведь, правда, все то, что я выдумал один и для себя одного, ржанье зебр ночью, переправа через крокодильи реки, ссоры и примиренья с медведеобразными вождями посредине пустыни, величавый святой, никогда не видевший белых в своем африканском Ватикане, — все это гораздо значительнее тех работ по ассенизации Европы, которыми сейчас заняты миллионы рядовых обывателей, и я в том числе». Это был взгляд поэта на войну и его африканские путешествия. В этом же письме Н. Гумилёв сообщил другу, что в полку его ждал присланный Георгий, то есть Георгиевский крест 4-й степени за № 134 060.

В полку приказ № 30 по гвардейскому кавалерийскому корпусу официально был, видимо, получен только 13 января 1915 года. В этот же день Гумилёв согласно 96-й статье статута переименован в ефрейтора. А 15 января появился приказ командира уланского полка: «Улана из охотников эскадрона Ея Величества Николая Гумилёва за отличие в делах против германцев произвожу в унтер-офицеры». В этот же день он написал письмо Михаилу Лозинскому: «…Я живу по-прежнему: две недели воюю в окопах, две недели скучаю у коноводов. Впрочем, здесь масса самого лучшего снега, и если будут лыжи и новые книги, „клянусь Создателем, жизнь моя изменится“ (цитата из Мочульского)…» Гумилёв просит друга прислать ему журнал «Русская мысль» (декабрьский номер), книги Кенета Грээма «Золотой возраст» и «Дни грез», третий том Кальдерона в переводе Бальмонта и… лыжи. Он уже стал ветераном в среде нижних чинов и может себе позволить все больше свободного времени уделять литературным занятиям, от которых был практически полностью оторван во второй половине 1914 года.

1 января 1915 года командир уланского полка Д. М. Княжевич получил производство в чин генерал-майора.

Уланы до 12 января находились на линии деревни Студзянна — Анелин — Брудзевице и ряда прилегающих населенных пунктов. 12 января полк вместе с дивизией отошел на отдых в район Шидловца, а потом переместился в Кржечинчине, где и пребывал до февраля 1915 года.

Гумилёв добился краткой командировки в Петроград, куда и прибыл между 25 и 27 января. Интересно, что именно 25 января его жена читала стихи поэта на вечере «Писатели — воинам» в Александровском зале Петроградской городской думы. А 27 января уже сам Николай Степанович вместе с Анной Андреевной отправился в «Бродячую собаку». На афише этого вечера было указано: «Вечер поэтов при участии Н. Гумилёва (стихотворения о войне и др.). Участвуют Анна Ахматова, С. Городецкий, М. Кузмин, Г. Иванов, О. Мандельштам, П. Потемкин, Тэффи. Вход исключительно по предварительной записи гг. действительных членов. Плата — 3 рубля. Актеры, поэты, художники и музыканты — 2 рубля». Гумилёв получил право и тут быть первым на афише. Наверняка этот факт потешил его самолюбие. Николай Степанович читал стихотворение «Война»[54].