Битва веков - Александр Прозоров

На гульбище мужественно переносили государеву опалу трое бояр. Сам Михайло Иванович, боярин Светлов, с которым Андрей лет пять тому шел, да так и не добрался в набег на ливонское порубежье, и боярин Чепаров, знакомый по прошлогоднему походу на Полоцк. С высоты второго этажа они любовались видом на заснеженное Сиверское озеро, запивая красоту подогретым вином из слабо курящегося самовара и закусывая ее копченой белорыбицей, гусиной печенкой в лотке и заячьими почками на вертелах.

— Давай, княже, прими с дороги, для настроения. — Налив из краника в деревянный ковшик пахнущего жасмином и кардамоном красного вина, князь Воротынский протянул Звереву тяжелую емкость. — Потрошками закусывай, они аккурат горячие еще.

— Ваше здоровье, бояре, — благодарно кивнул Андрей, приподнял корец, а после неторопливо, с наслаждением осушил. Горячее вино, да на морозном воздухе, да после дальней дороги было именно тем, о чем мог мечтать уставший путник.

— И тебе того же, Андрей Васильевич, — кивнули бояре, разбирая деревянные палочки с зарумянившимися на них мясистыми шариками.

— Чего на улице мерзнете, а не в трапезной пируете? — поинтересовался Зверев, выбирая вертел и для себя.

— Кулачные бои чернь сегодня затеяла, — ответил за всех боярин Чепаров. — Драться нам со смердами не по чину, а вот посмотреть за весельем, да подбодрить и за победителя кубок осушить — милое дело! А ты как здесь оказался, княже, в обители окаянных грешников? К ляхам отъехать попытался, али здесь за свободу шибко выступил?

— Чего мне, православному, у схизматиков безбожных делать? — пожал плечами Зверев. — Да пропади они все пропадом!

— Не скажи, не скажи, — покачал головой боярин Светлов. — Схизматики-схизматики, а живут-то они куда мудрее нашего. В Польше, вот, король средь шляхты своей равный есть среди равных, и без согласия последнего шляхтича никакого указа издать не может. В Польше шляхтич для смердов своих Богу равен. Хочет — судит, хочет — рубит, хочет — собакам скармливает. И никто ему слова поперек не скажет. У нас же крепостного покалечь случайно — так тебя разом на суд волокут, позорят дурными словами, штрафы немалые накладывают. А почему? Чем мы шляхты хуже? Не должно с дворянина за смерть простолюдинина спрашивать, не по справедливости это! Почему меня вровень со смердами считают? Почему государь за мертвого крестьянина как за доброго боярина спрашивает? Не должно так быть! Не должно! Мы не со смердами, мы с царем одной крови. Вон, князь Михайло, разве он не Рюрикович? А бабка моя разве не из мамаевского дома? Так отчего же мы не равным с Иоанном словом владеем? Хочу по польскому закону жить! По польским вольностям Думу созывать! Что скажешь, Андрей Васильевич? Верно я реку?

— Верно, брат, все в точности! — согласно кивнул Чепаров. — Выпьем за вольности боярские. Чтобы по польской шляхте русской земле исправляться!

Андрей промолчал. Да и что он мог сказать? Что польское шляхтецкое бесовство есть прямой путь к гибели государства? Так ведь гниль популизма и анархия толпы убивают страну не за год и не за десятилетие. До первого раздела Польши цивилизованными соседями еще целых двести лет. А пока что она остается врагом лихим и опасным, и соблазняет всех окружающих безграничной вольностью самой шляхты и столь же ее безграничной властью над несчастными крепостными. Властью совершенно безумной, на взгляд любого православного человека. Ибо для Православной Церкви все души — равны.

Впрочем, ответ гостя боярам и не понадобился. Они успели отогреться достаточным количеством вина, чтобы не озадачиваться такими мелочами, как поддержание беседы.

Михайло Воротынский тоже раскраснелся от выпитого, тоже долил свой кубок теплым вином, но Андрея во внимании все же удержал:

— Так ты по своей воле, али по царской в обитель прибыл, дружище?

— И по твоей тоже, — с улыбкой добавил Зверев.

— Еще и по моей? — задумчиво пригладил длинную бороду князь. — Загадка сия интересна есть и разгадать ее хочу сам, ответа не сказывай. Да-а… Но одно понимаю, поселить тебя надобно у меня. Утро вечера мудренее, завтра и ответ дам.

Он выпил вино, отер губы и поднялся:

— Благодарствую за угощение, но надобно и честь знать. Вот, гость приехал. Приютить потребно, пока ночь не настала. Посему… — Он коротко поклонился и пошел от стола. По лестнице спустился сам — но за порогом окончательно сомлел. Хорошо, князь Сакульский был с холопами и знал, где стоит добротное, в два жилья, узилище князя. А то бы так и остались бесприютными.

Когда Михаила Ивановича ссаживали у крыльца с лошади, он вдруг открыл глаза, поймал Зверева за рукав:

— Понял! Коли поручение царское исполняешь, то по его воле. Коли оно тебе по нраву и исполнить хочешь, то и по своей. А коли ко мне прискакал, так и по моей воле тоже получается. Вестимо, вольную мне привез?

— Все привез, княже. И вольную тебе с семьей, и указ о возвращении вотчины твоей, и приказ наставление твое печатать, и награду от царя привез, кошель серебра тяжелый.

— Чудится мне все это… — внезапно погрустнел князь Воротынский и снова закрыл глаза.

Князь поверил в случившееся только через день. А вот его жена и дети начали собираться в первый же вечер, когда услышали от Андрея об освобождении, и уже через неделю внушительный конвой из семнадцати телег, сопровождаемых десятком холопов князя Сакульского и еще сорока слугами Воротынского, тронулся по зимнику в путь. Никаких сложностей их в дороге не ждало — вот только сама дорога в каретах и санях, проходящих за день всего два десятка верст, заняла ровно месяц. В столицу князья добрались только-только в начале апреля, въехав на подворье князя Сакульского на Захарьин день[7].

Во дворце сразу стало шумно, тесно, захлопали двери, забегали люди. Варвара, ошеломленная свалившейся на нее толпой, еле-еле успевала указывать, кого в каких покоях селить, где размещаться слугам гостя, где и какие припасы можно брать для стола, чего докупить, что с ледника принести, на чем и когда готовить, где дрова старые, просохшие, а какими топить еще рано. Отчитаться о проделанной работе она смогла только поздно вечером, когда шум затих и усталые путники разошлись по опочивальням и людским.

— Князя и супругу его я в гостевых покоях разместила, — стоя возле раскрытого бюро, загибала она пальцы. — Перина там, по виду, не новая. Видать, из хозяйских покоев перенесли, когда новую набили, но добротная: мягкая, сухая, без запаха. Я ее маленько подогрела раскрытую, да отдушенным бельем свежим перестелила. Княжну в детскую опочивальню пустила, что над кухней, дальняя. Там всю зиму тепло сочится, а потому и опасаться за рухлядь всякую не надобно. Там и занавески, и обивка шелковая, и постель свежая. Хорошо и уютно в светелке, ровно как все время живут. Вина и меда, коли так пировать станете, как по приезду, токмо на два дня хватит. Прочие припасы на неделю растянуть можно.

Андрей, поднялся от бюро, наклонился: