Нежная добыча - Пол Боулз

И тут наконец его одолело беспокойство: где же она? Он решил немедленно и тщательно обыскать судно. Ее в любой компании сразу видно. Для начала он методично обследовал салон, потом обшарил закоулки верхних палуб. Затем спустился вниз, где игра началась заново. Ближе к корме, привязанная к двум хлипким железякам, стояла корова, уже переставшая мычать. Рядом находилась импровизированная пристройка, вероятно — для команды. Проходя мимо дверцы, он заглянул в низкую фрамугу над ней и на полу увидел ее рядом с мужчиной. Он машинально шагнул было дальше, затем вернулся. Оба спали, полураздетые. Из затянутой сеткой фрамуги тянуло теплым воздухом и запахом виски, выпитого и пролитого.

Он поднялся наверх, сердце бешено стучало. В каюте он закрыл замки на двух ее чемоданах, упаковал свой и все три составил у двери, сверху положив плащи. Надел рубашку, тщательно причесался и вышел на палубу. Впереди из утренней тени горы выступала Сьенага: причал, линия хижин перед стеной джунглей и справа за деревней — вокзал.

Пока швартовались, он подал сигнал двум мальчишкам, которые силились привлечь его внимание, размахивая руками и вопя: «Equipajes!»[11]Они даже сцепились, пока он им не показал два пальца. Чтобы у них не осталось сомнений, он по очереди ткнул в каждого, и оба ухмыльнулись. Не переставая скалиться, они стали наизготовку рядом с ним, держа чемоданы и плащи, и он одним из первых сошел с верхней палубы на берег. По деревенской улице они пошли к вокзалу, и с каждого тростникового ската крыши на них орали попугаи.

В переполненном, но все еще ожидавшем чего-то поезде — багаж уже на полке — сердце у мужчины билось сильнее, чем обычно, а он мучительно не отрывал взгляда от длинной пыльной улицы, уходившей назад к причалу. В ее дальнем конце, когда уже раздался свисток, вроде бы возникла какая-то фигура в белом — она бежала среди собак и детей к вокзалу, но пока он вглядывался, поезд тронулся, и улица пропала из виду. Он вынул записную книжку и уселся с нею на коленях, улыбаясь сияющему зеленому пейзажу, который все быстрее плыл за окном.

(1947)

перевод: Э. Штайнблат

Старуха жила в пещерке, которую ей в глиняном откосе у источника выдолбили сыновья перед тем, как уйти в город, где много людей. Она не была ни счастлива, ни несчастна, живя там, — она знала, что конец жизни близок, и сыновья, скорее всего, не вернутся, какое бы время года ни наступило. В городе всегда много дел, сыновьям есть чем заняться — ни к чему вспоминать времена, когда они жили в горах и ухаживали за старухой.

Порой наступало такое время, когда вход в пещеру накрывало пологом капель, и старухе нужно было проходить сквозь него, чтобы попасть внутрь. Вода скатывалась с обрыва, с растений наверху, и капала вниз на глину. Поэтому старуха привыкла подолгу сидеть на корточках, вжавшись в пещерку, чтобы не вымокнуть. Сквозь подвижный водяной бисер снаружи она видела освещенную серым небом скудную землю, а иногда порывами ветра с высокогорий мимо проносило крупную сухую листву. Внутри же, где сидела старуха, свет оставался приятным — розовым из-за глины вокруг.

На тропинке невдалеке изредка появлялись люди, и, поскольку поблизости бил источник, путники, что знали о нем, но не были уверены, где его найти, иногда подходили к пещерке, но убеждались, что источника здесь нет. Старуха никогда их не окликала. Просто наблюдала, как они приближались и неожиданно замечали ее. Она же смотрела и смотрела, как люди поворачиваются и уходят своей дорогой — искать воду для питья.

В такой жизни старухе многое нравилось. Больше не нужно спорить и ссориться с сыновьями, заставляя их носить дрова для жаровни. Можно свободно выходить по ночам искать еду. Она могла теперь съедать все, что находит, и ни с кем не делиться. И никому не нужно говорить спасибо за то, что есть в ее жизни.

Из деревни в долину время от времени спускался один старик, садился на камень в отдалении — так, что она могла его узнавать. Старуха понимала: он знает, что она живет в пещере, — но, вероятно и не сознавая этого, не любила его за то, что он никак этого своего знания не выказывал. Ей казалось, что у него над нею есть несправедливое преимущество, и он им как-то неприятно пользуется. Она придумывала множество способов досадить ему, если он когда-нибудь подойдет ближе, но он всегда проходил мимо, лишь присаживаясь на камень передохнуть, и обычно не сводил глаз с пещеры. Потом медленно вставал и продолжал путь, и старухе всегда казалось, что после отдыха он идет медленнее, чем раньше.

В пещере круглый год жили скорпионы, но больше всего их бывало в те дни, когда с растений должна была закапать вода. У старухи хранился большой ком тряпья — им она и смахивала скорпионов со стен и потолка, быстро топча их жесткими босыми пятками. Бывало, в пещеру заносило какого-нибудь дикого зверька или птичку, но убить их она никогда не успевала, а потом перестала и пытаться.

Однажды темным днем она подняла голову и увидела, что перед входом стоит один из ее сыновей. Старуха не могла вспомнить, который, но решила: тот, кто скакал на лошади по пересохшему руслу и чуть не убился. Она взглянула на его руку — не искалечена ли. Это был не тот сын.

Он заговорил:

— Это ты?

— Да.

— Ты здорова?

— Да.

— Всё хорошо?

— Всё.

— Ты была здесь?

— Сам видишь.

— Да.

Молчание. Старуха оглядела пещеру и недовольно заметила, что человек у входа загородил весь свет и внутри стало совсем темно. Она попробовала различить очертания своих вещей — палки, тыквы для воды, жестяной банки, мотка веревки. От напряжения старуха хмурилась.

Человек заговорил снова:

— Я войду?

Она не ответила.

Он отступил от входа, стряхнув с одежды капли. Старуха подумала: сейчас он скажет что-нибудь грубое, — хоть она и не знала, какой сын это был, но помнила, на что он горазд.

Она решила ответить.

— Что? — сказала она.

Он нагнулся прямо под пологом воды и повторил:

— Я войду?

— Нет.

— Что с тобой такое?

— Ничего.

А потом добавила:

— Здесь нет места.

Он снова отступил, вытирая голову. Наверное, он сейчас уйдет, подумала старуха — она не знала, хочется ли ей этого. Но что ему еще делать, подумала она. Услышала, как человек сел где-то снаружи, и почувствовала запах табачного дыма. Ни звука — только вода капает на глину.

Немного спустя старуха услышала, как сын встал. Он опять стоял у входа.

— Я вхожу, — сказал он.

Она не ответила.

Он нагнулся и протиснулся внутрь. Пещера была слишком низкой, и выпрямиться он не смог. Он огляделся и плюнул на пол.