Неандертальский мальчик в школе и дома - Лучано Мальмузи

Цвет у них гадкий, да и вкус оставляет желать луч­шего. Мы садимся на солнышке и едим через силу, пыхтя и отплевываясь.

Тетушка Бурундучиха неумолима: не отпустит, пока не будет съеден последний клубень.

Умник с грустью смотрит на тот, что зажат у него в руке, и не может заставить себя откусить хоть кусочек.

Потом потихоньку отходит в сторону, ищет что-то под голым орешником. Я поглядываю на него: когда Умничек ведет себя так, значит, у него опять наитие.

В самом деле, мой ученый друг время от времени проявляет чудесную способность прозревать будущее. По его словам, эти образы, нечеткие, расплывчатые, возникают внезапно, словно бы ниоткуда. Когда с ним это случается, он начинает тереть глаза, а потом зами­рает неподвижно с разинутым ртом.

Я подхожу к нему.

– Что ты тут делаешь, Умничек?

– Крошу орехи…

– Зачем?

– Мне надоело есть клубни, червей, муравьев и про­чую гадость.

– Тебе было видение?

– Да… – сознается он.

– И что же ты видел?

– Детей. Рты и рожицы у них были перемазаны мяг­кой, вкусно пахнущей массой темно-коричневого цвета. Они были такие счастливые! Еда, наверное, была вкуснющая…

– А при чем тут орехи?

– Та масса пахла орехами… но, боюсь, их будет не­достаточно. Жаль, но я чувствую, что мне не хватает какого-то ингредиента!

– Хорошо, что он уже научился есть сам, а не толь­ко сосет маму, – радуется Неандерталочка, глядя, как Лизунчик примостился на руках у Березки. – Мы мо­жем приносить ему мясо…

Волчонок виляет хвостом, покусывает руки девочки, приподнимается, чтобы лизнуть лицо.

– Он тебя уже принял как маму, – замечает Умник. Из расщелины наверху, в стене пещеры, пробивается луч света; чуть слышен шум маленького водопада вблизи деревни.

– Почти целая луна прошла, – говорит Березка, лас­кая щенка. Она гордится своим питомцем, как настоя­щая мама, у которой подрастает дитя. Волчонок отвеча­ет на ласку, лижет ей руку.

– Вот это зубки! – отмечаю я.

– Волки не такие уж страшные, – шепчет Березка, прижимая к себе заснувшего щенка. – Если бы мы их прикармливали, они, наверное, не доставляли бы хло­пот.

Ничего себе! Нам самим еды не хватает.

– Кости, к примеру, мы не едим. Такой вот щенок мог бы очищать стойбище. Внизу, под скалами, такая грязь.

– Ты грезишь наяву, Березка, – вмешивается Ум­ник. – Твоя любовь к животным тебе доставит уйму неприятностей. Мясо, которое ты стащила сегодня ут­ром, предназначалось для праздника Матери-Луны. То было жертвенное мясо…

– Не хочешь же ты, надеюсь, чтобы мой любимый щеночек умер с голоду. И потом, Мать-Луна мяса не ест, его уминают эти заразы, наши старейшины.

– Согласен, согласен. Ты, как всегда, права, – взды­хает Умник. – А теперь поторопимся: скоро испытания моего Спустиподними.

– Да, я совсем забыла. – Березка опускает Лизунчика на постельку из мха, устроенную в уголке. – Вот, радость моя: оставляю тебе на ночь весь этот ку­сок…

Я, как всегда, голодный, поэтому с завистью смотрю, как волчонок вонзает зубы в мясо.

Мы выходим из грота. Березка подкатывает большой камень, закрывает вход, потом начинает смеяться.

– Ты почему смеешься? – спрашивает Умник.

– Помнишь, как ты представлял свое изобретение старейшинам? «И речи быть не может! – громыхал Насупленный Лоб. – Эти нововведения погубят наше стойбище».

– А Беззубый Лось его поддержал, – добавляет Неандерталочка, передразнивая старика. – «Эфти удобштва наш шделают шлабаками».

– Ему хорошо говорить. Он самый старый из всех, и папа Большая Рука носит его на горбу.

– Хорошо еще, что женщины вмешались.

– Еще бы. Бедняжки, сколько хвороста приходится им таскать, чтобы протопить Большую пещеру, ясное дело, что твое изобретение их не могло не задеть за живое.

– А помнишь, как они отказались работать?

– Ну как же: «Или вы попробуете изобретение Ум­ника, или сами таскайте хворост!» – визжала Дикая Выдра…

– И когда кончились запасы, в Большой пещере все околевали от холода…

– Охотники отказывались собирать хворост: такая работа для них унизительна…

– Старейшины не хотели этим заниматься, ссылаясь на дряхлость и болезни…

И в конце концов они уступили…

– Сегодня для тебя великий день, Умничек. Волну­ешься? – спрашиваю я.

– Немного, – признается Умник. – Модель, конечно, работает без сбоев, но действительность – другое дело…

Мы проходим по гротам, расположенным поблизо­сти от пещеры Без Дна. С потолка спускаются длинные колонны, сложенные из кристаллов, которые свер­кают при свете факелов; из пола тоже поднимаются ко­лонны, более приземистые, закругленные. Мы сворачи­ваем в галерею, перебираемся через ручей. От глины, смытой с поверхности гор, берега скользкие. На шкур­ки, привязанные у нас к ногам, налипает грязь; мы то и дело останавливаемся и счищаем ее.

Странное дело: на какой-то миг мне показалось, буд­то за черепом медведя, который обозначает начало зо­ны табу, сверкнули чьи-то глаза, следящие за нами. Сразу думаю об этой противной Вонючке. Поднимаюсь на цыпочки, заглядываю за череп: никого. Тем лучше.

Вскоре мы входим в Большую пещеру, где царит ве­ликое оживление.

Женщины готовят мясо для вечернего праздника, а мужчины доделывают Спустиподними.

Дяденька Бобер проверяет платформу, которую воз­двигли перед самым входом в пещеру: крепкая ли она, прочно ли держится на скале; папа Большая Рука, оседлав ствол, который возвышается над платформой, разглядывает длинную веревку, скрученную из шкур, – хорошо ли она скользит; Разъяренный Бизон собирает камни на площадке у входа…

Все готово.

Не хватает одной маленькой детали. Папа Большая Рука спускается со ствола и кричит: – Кто хочет испробовать изобретение Умника, шаг вперед!

Все остаются на месте, только Жирный Бык делает шаг назад.

– Это не опасно, – объясняет Умник. – Нужно только спуститься вниз, встать на узел веревки и хоро­шенько за нес держаться. Мы опустим камень, привя­занный к другому концу веревки, и – пуф! – в один миг вы взлетите сюда…