Записки безумной оптимистки. Три года спустя - Дарья Донцова

Зевая, я вернулась к себе, легла под одеяло и минут через пятнадцать услышала тихий стук в окошко. Я отдернула занавеску и увидела Эстер Давыдовну Катаеву в халате.

– Грушенька, оденься, – тихо сказала она. – Павлик тебя отвезет в больницу.

Явление Эстер Давыдовны в халате около семи утра было делом просто немыслимым, и я попятилась к стене. Потом появился сын Катаевых, Павлик, и обнял меня. Мне стало ясно: папы больше нет.

Уже в больнице, куда меня привез Павлик, я узнала, что папа скончался в шесть утра пять минут. В палате в этот момент находилась медсестра, которая принесла лекарство. Поняв, что больной умер, девушка испугалась, уронила стакан… Каким-то непостижимым образом звон долетел до меня, находившейся в Переделкине.

На похороны писателя Аркадия Васильева пришло море людей, гроб был выставлен в Дубовом зале Центрального дома литераторов. Огромное количество цветов и венков не помещалось на столах и подставках, букеты клали на пол. Панихида тянулась бесконечно, мне, беременной на восьмом месяце, догадались поставить стул лишь в самом конце церемонии. До этого я несколько часов провисела на Машке, которая, как заведенная, повторяла:

– Грушка, я точно знаю, бог есть, дядя Аркаша уже в раю, он нас оттуда видит!

Затем длинный кортеж машин потянулся на Новодевичье кладбище. Стояла дикая жара, под Москвой горели торфяники, над погостом колыхалось душное марево. Гроб установили на центральной площади, я опять навалилась на Машку, начались томительно длинные речи.

То, что лежало в деревянном ящике, мало походило на моего веселого, вечно улыбающегося папу, и я старательно твердила себе:

– Это не он, это просто ошибка, папочка уехал в командировку.

В какой-то момент мой взгляд задержался на лице покойного, и я похолодела. Из-под сомкнутых век медленно показалась капля, потом она потекла по щеке. Дальнейшее помнится смутно. Я ринулась к гробу, стала хватать папу за неподвижные холодные руки, кричать, что он плачет, что мы собираемся похоронить живого человека… Я топала ногами, хохотала и плакала одновременно, требовала немедленно доставить отца в реанимацию… Меня пытались оттащить от гроба, но даже трем здоровым мужчинам это оказалось не под силу.

Мою истерику прекратил Никита Михалков. Он отошел от своего отца, Сергея Владимировича, приблизился ко мне, встряхнул и жестко сказал:

– Он умер.

Я захлебнулась криком и уставилась на Никиту Сергеевича. Естественно, мы были знакомы шапочно, раскланивались при встречах в Доме кино или Клубе литераторов, но и только, никаких дружеских, личных отношений между нами не существовало никогда. Но именно Никита Михалков пришел мне на помощь в тяжелую минуту.

– Он плачет, – пролепетала я.

Никита вынул носовой платок, вытер мне лицо и тихо сказал:

– Жара, заморозка отходит, понимаешь?

Я вцепилась в его большую теплую ладонь. Все сразу стало на свои места.

– Он умер, – продолжал Никита, – а ты осталась, и теперь надо жить так, чтобы твой отец, глядя с небес на землю, не корчился от стыда.

Больше я никогда не встречалась с Никитой Михалковым, думаю, он давно забыл о сцене на кладбище, но его последние слова врезались мне в память навсегда. С тех пор, совершая какой-то поступок, я невольно думаю: не станет ли моему отцу стыдно за дочь?

Отца похоронили прямо за могилой Н.С. Хрущева. Один раз, придя к папе, я села на мраморный цоколь и зарыдала. Жизнь моя тогда была совершенно беспросветной, единственный человек, которому хотелось пожаловаться, – папа. Неожиданно мне на плечо опустилась мягкая рука. Я оглянулась и увидела вдову Хрущева, Нину Петровну.

– Хочешь воды? – спросила она и протянула мне бутылку.

Я покачала головой. Нина Петровна села рядом, обняла меня, я уткнулась в ее большую грудь и зарыдала еще пуще. От Нины Петровны исходило такое тепло, такая уютность, такая настоящая доброта, что я неожиданно рассказала ей про все свои беды, про тяжелую работу, полное безденежье, о том, как трудно поднимать одной ребенка, о том, что непомерная гордыня не позволяет мне пожаловаться друзьям и близким. Много чего выложила я Хрущевой, с которой до сего момента лишь вежливо здоровалась, столкнувшись на кладбище.

Нина Петровна выслушала полузнакомую девушку, а потом тихо сказала:

– Жизнь разная, я очень хорошо это знаю. От радости до беды один шаг, но и назад путь короткий. Все у тебя будет хорошо, сын вырастет, придут деньги, станешь знаменитой писательницей. И вот тогда не забывай, как тебе было плохо, и помогай другим людям.

Утешив меня, Нина Петровна ушла. Я еще посидела на могиле, а потом побрела к метро. Открыв около кассы сумочку, я обнаружила в ней довольно большую сумму денег. У меня в момент выхода из дома в кошельке болталось двадцать копеек, а в голове занозой сидела мысль: где взять средства на покупку ботинок для Аркашки?

Нина Петровна ухитрилась незаметно подсунуть мне деньги.

К чему я вспоминаю эти истории? Каждый раз, когда жизнь загоняла меня в угол, на моем пути попадался человек, говоривший или делавший что-то хорошее для незнакомой девушки. Сейчас, стараясь помочь людям, я просто отдаю долги.

Замуж в первый раз я вышла по глупости. В семнадцать лет, закончив школу, я встретила в одной компании свою первую любовь и совершенно потеряла голову. Вообще говоря, это было неудивительно. Моему кавалеру исполнилось тридцать четыре года, он был взрослый, самодостаточный мужчина и капитально задурил наивному ребенку мозги. Целый год я, сентиментальная дурочка, полагала, что впереди меня ждут долгие-долгие десятилетия жизни с любимым человеком. Я настолько была уверена, что мой кавалер вот-вот предложит мне руку и сердце, что испытала настоящий шок, когда поняла, что он меня бросил. Один раз, придя домой к нему, я увидела на двери записку примерно такого содержания: «Извини, уехал в командировку, буду не скоро, позвоню, когда вернусь». Любимый словно в воду канул.

Квартира, где мы встречались, оказалась съемной, друзей его я не знала, про свою работу он рассказывал туманно, давая понять, что она очень ответственная и важная, но из соображений государственной тайны о службе он не может распространяться. Это сейчас я понимаю, что мне на жизненном пути попался охотник за молоденькими девушками. Скорей всего, давно женатый мужчина, имеющий для свиданий небольшую берлогу. Но данное понимание пришло ко мне намного позднее, а тогда, в 1969 году, я страшно горевала и даже предприняла попытку разыскать исчезнувшего кавалера через Мосгорсправку. Но из этой затеи ничего не вышло, ведь я не знала ни фамилии, ни отчества любовника. Понимаю, что вы сейчас обо мне подумаете, но из песни слова не выкинешь. Влюбившись безумно в мужчину, я просто забыла поинтересоваться его анкетными данными, а кавалер говорил о себе скупо, я знала лишь одно: никаких родственников у него нет.

Впрочем, думаю, это была неправда, скорей всего, и имя, под которым он мне представился, было фальшивым. Уже потом, несколько лет спустя после «отъезда» любимого в командировку, мне вспомнился один эпизод. Мы шли с ним по набережной и столкнулись с женщиной, которая, ощупав меня любопытным взглядом, спросила: